Приручить огонь - страница 8

Склонила голову, опираясь рукой о стену, позволила воде сделать мне небольшой массаж шеи. Но вдруг чьи-то пальцы опустились мне на плечи. Взвизгнув от неожиданности, развернулась, сжимая руки в кулаки, приготовилась бить в лицо.

— Ты что творишь, твою… мама… — гневная тирада превратилась в жалобный скулёж.

Что я вчера пила?! Это сколько я выпила?! Я что, совсем рассудок потеряла? Это ж надо было подцепить манаукца! Да не просто манаукца, а альбиноса! Я труп!

Страх сковал тело, отказываясь даже предпринять попытку к атаке. Инстинкт самосохранения шептал, что проще сразу извиниться, во всём сознаться и сделать всё, что альбинос попросит.

Он же был огромный! Стоял возле открытой дверцы в душевую и рассматривал меня с нездоровым интересом. По росту выше даже Викрама, самого высокого из манаукцев станции! Руки так и бугрятся тугими накачанными мышцами. А грудь! Вот это грудь! Сглотнула, опасливо осматривая её. Она из белого мрамора, что ли, у него? С мокрых волос срывались капли и чертили влажные дорожки вниз по белоснежной коже, создавая иллюзию каменной поверхности. Я плавно опускала взгляд, следя за ними, и все больше поражалась своему идиотизму. Как я могла вот это подцепить? Где вчера было моё чувство самосохранения? Где?

Сейчас, стоя под струями воды в непростительной близости от голого манаукца, я трусливо хотела сбежать. Я всегда завидовала Линде, которая не боялась вблизи рассматривать эти ярко выраженные кубики пресса. Хотя эти кубики у него были очень даже пресловутыми и ни капельки не соблазнительные. И ничего в них не было такого замечательного, что вот прям глаз не отвести. Подумаешь, белоснежные, как заснеженные холмы. Как песчаное дно под слоем прозрачной воды. Как белые барханы в пустынях Унжира. Как…Чёрт, надо взять себя в руки.

Выключив воду, решительно закрыла глаза. Нет, мне определённо надо успокоиться. А то покраснела от скромности, как будто не видела голого мужчину никогда. Как будто я не знаю, что там прячется, хотя и не прячется вовсе, а гордо вздыбился среди белоснежных кудрей внизу живота. Нет, нет, надо вспомнить, что я художник, и всё должна рассматривать со стороны эстетики.

— А-а-а, ты чего творишь? — взвизгнула, когда эта глыба мускулов включила обратно воду, слишком горячую для меня.

Выключила её вновь и гневно воззрилась на манаукца.

— Ты не смыла пену до конца и лучше воспользоваться другим средством для мытья, у твоего очень аромат противный, слишком приторный.

— Что? — взвилась я, возмущённая до предела. Кто он, вообще, такой, чтобы я выслушивала его мнение. — Это мой любимый аромат! Не нравится, там дверь входная — свободен! — указала мужчине пальцем, куда следует ему пойти.

Вот только он оставался на месте, а вся моя бравада резко схлынула. Зря, наверное, я вот так дерзко выкрикнула ему в лицо. От напряжённого молчания стало страшно, но я мысленно подбадривала себя тем, что Викрам ему руку-то оторвёт, если он посмеет меня ударить.

Но вроде манаукцы женщин не бьют. У них это позорно. Так что я мысленно храбрилась, а вот выдержать прямой взгляд красных глаз, направленный сверху вниз, было тяжело. Почувствовала себя букашкой. Маленькой такой, которую и раздавить-то жалко мараться. Да и наша нагота чувствовалась особенно резко. Как-то всё у нас с ним неправильно выходит. Стоим обнажённые, друг на друга смотрим и молчим.

Но неожиданно хмурое лицо манаукца осветила задорная улыбка, и ямочки на щеках появились, маленькие, еле заметные.

— Я не свободен, — усмехнулся альбинос и принялся исследовать мои мыльные средства на полке.

— Эй, дома помоешься! — от наглости манаукца я просто опешила.

А этот медведь уже залез в душевую кабину, в ней и без него было мало места, а сейчас и вовсе стало не повернуться. Но манаукцу были безразличны мои возмущённые вопли, он продолжал деловито осматривать содержимое не такой уж и большой полочки.

— У тебя что, мужики не ночуют? Ни одного мужского средства, — ехидство так и лилось из альбиноса.

— Ты что это обо мне надумал? Сам по бабам шляешься, это при жене-то, так что должен привыкать мыться мылом!