Приручить Шерхана - страница 29

Господи, она, наверное, никогда не чувствовала себя так глупо и униженно.

Шаги за тонкой перегородкой вынудили её пружинисто выпрямиться. Артём шагнул в тесное пространство, разом уничтожив свободное место, деловито закрыл штору, и Яна похолодела, глядя на него в отражении большого зеркала. Он же не сумасшедший, чтобы сделать с ней нечто неприличное прямо здесь, в элитном магазине? Что тогда задумал? Пришёл помочь ей примерять тряпки?

— Быстро, снимай эти убогие шмотки. — громким шёпотом зловеще велел мужчина, стаскивая куртку.

— Артём… — дрогнувшим голосом сипло запротестовала Янка, отчаянно пятясь от него к стене.

Как же мало тут места! Даже дышать стало трудно, чудилось, будто Шерханов своими прерывистыми вдохами выпивал весь воздух. Глупости, конечно, это просто она очень разволновалась. Блин, но не орать же, не звать на помощь! И без того выставила себя полной кретинкой, и ни за какие коврижки больше порог этого бутика не переступит.

— Раздевайся. — повторил он, сделав к ней широкий шаг. — знаешь, крошка, как мой папаша оправдывал свою развращённую натуру, когда изменял матери? Он говорил, типа, секс это всё равно, что жратва. Хочется жрать — идёшь и ешь. Так же и с сексом. Приспичило трахаться — иди и трахайся.

— За…Зачем ты мне об этом рассказал? — прислонившись взмокшей спиной к перегородке, спросила Яна.

— Чтобы ты понимала разницу. — он бросил кожанку на пол, и упёр обе ладони поверх плеч девушки, приблизив лицо к её лицу. — я — не мой папаша. К слову, я с детства его ненавидел, он был первым блядуном и хвастуном. А потом бросил нас с братом. У тётки мы жили, и там тоже ни хрена доброго не видели. Ты думаешь, я таким родился, с малолетства рос циником и подлецом? Поверь, крошка, я был обычным пацаном, как все. Жизнь, сука, ломает даже самых стойких.

— Тебя не сломала. — прошептала Яна, вытянувшись по струнке, боясь того, что произойдёт, и теряя связь с ускользающим разумом.

— Нет, меня не сломала не то, что жизнь, а даже и тюряга. — он склонился так низко, что у Янки по коже поползли мурашки от неровного, горячечного дыхания Артёма. — усекла, к чему я это всё говорю, нет? Я баб не обижаю. Баб надо любить. Ты ж признавалась, что хочешь моих денег. Я дам тебе их. Сколько тебе отсыпать? Пятьсот тыщ? Лям деревянных?

Она застыла, пытаясь понять, верно ли истолковала его слова, или услышала то, что желала. Что такое «лям», угадала интуитивно, но дикость ситуации лишала уверенности. Он всерьёз готов заплатить ей бешеную сумму за то, чтобы она стала с ним спать?! Это нереально. Может, это его метод завоевать понравившуюся женщину?

Губы Артёма припали к чувствительной выемке за ушком, язык дразнящими движениями спустился в мочке. Нельзя терять контроль. Сделка ещё не закреплена, надо собрать остатки воли, и одержать полную победу.

— Дашь? — с придыханием произнесла Янка, зарывшись пальцами в его мягкие волосы на затылке. — сколько бы я не попросила?

Она настолько была поражена, что не противилась, когда его руки начали блуждать по ней, избавляя от одежды. А ведь не далее, чем вчера Яна горячо уверяла Наташку, что не станет продажной тварью. Но Алька… Она не простит себе, если с сестрёнкой что-то случится. Вспомнилось зарёванное личико Вали, огромные глазёнки с застывшими в них слезами, дрожащие губы.

Безопасность близких людей против собственной гордости. Чаша весов уже перевешивала в пользу первого аргумента.

— Я ж сказал, дам. Слово настоящего мужчины. — хрипло выдохнул Артём, рывком обнажая её грудь из-под футболки.

Яна съёжилась, ощутив озноб. На неё смотрел охваченный похотью зверь, и некуда было спрятаться, нечем прикрывать наготу. Одежда комком валялась у ног, сквозь шум в ушах она перестала различать посторонние звуки, забыла даже о том, что хлипкая штора вовсе не надёжная защита от позора, если кто-то вздумает сюда заглянуть. Судьба смилостивилась, дала ей шанс спасти сестрёнку, так неужели она всё испортит своей чёртовой скромностью!

Главное — не зацикливаться на назойливо клюющей мысли, что теперь она всего лишь трофей этого бандита. Добыча, доставшаяся легко, без всякой охоты. И снова нахлынуло чувство унижения, горечью разлилось по венам, заставляя призвать самообладание. Расплачься сейчас Яна, и Артём мгновенно насторожился бы, ей его не провести. Пора вступать в игру, она не желала быть пассивной игрушкой.