Пришёл солдат с фронта - страница 17

К отцу иногда приходили люди с просьбой помочь им получить пенсию. Хорошо разбираясь в пенсионном законодательстве, отец давал им дельные советы, помогал подобрать нужные документы, составить заявление. Люди относились к Ивану Никаноровичу с благодарностью и большим уважением.

Я помогал родителям по хозяйству, ездил на велосипеде загорать и купаться на берег Осуги.

Папе было тогда шестьдесят два года. Здоровье у него было плохое. Особенно это было заметно, когда мы с ним пилили дрова. Он то и дело останавливался для отдыха, тяжело дышал, бледнел. «Сердце прихватило», – говорил он, сдерживая гримасу боли. Теперь-то я знаю, что это были приступы стенокардии. У него не было никаких лекарств.

Отец никогда и никому не рассказывал об аресте, допросах, суде и жизни в лагере. Даже мне и маме. При освобождении с него взяли подписку о неразглашении этих сведений. Внешне, для постороннего взгляда, он выглядел вполне довольным новой жизнью: рассказывал смешные истории, шутил – это было свойственно его натуре. Однако было видно, что его гнетёт пережитое и, прежде всего, то унижение, которому его подвергли. Вероятно, у него было также чувство вины передо мною. Ведь из-за него, хотя и не по его вине, я стал сыном «врага народа». Мне это, правда, особенно не повредило, но могло и повредить. А может быть, ему казалось, что я не верю в то, что он ни в чём не виноват, и поэтому осуждаю его. В общем, в душе у него не было покоя. Мне даже кажется, что на фотографии, где он сидит в лагерной робе рядом с мамой, всё это можно увидеть. Я думаю, что тихая, небогатая событиями деревенская жизнь со временем сняла бы тяжесть с его души, и он спокойно прожил бы отпущенные ему дни.

Отдохнувший и радостный после проведенного в кругу семьи лета, я возвратился в Ленинград. Зимой пришло письмо от мамы. Из письма я узнал, что папу арестовали и увезли в Торжок. В управлении МГБ маме ничего не удалось узнать о его судьбе. «Если будет надо, мы сами сообщим вам о решении по делу вашего мужа», – ответили ей. По стране прокатилась «знаменитая» волна политических арестов 1948 года. Арестовывали и тех, кто уже отсидел свой срок, и новых «врагов народа».

Зимой 1949 года мама получила письмо от неизвестного человека. Этот человек писал, что его, вместе с Иваном Никаноровичем Соколовым и другими заключёнными, везли куда-то в эшелоне. Иван Никанорович скончался прямо в вагоне от сердечного приступа. Автор письма из бумаг покойного узнал адрес его жены и нашёл возможность отправить это письмо.

Официальное свидетельство о смерти папы (он умер 16 февраля 1949 года) мама получила лишь в 1958 году. Место захоронения неизвестно. После смерти Сталина и разоблачения «культа личности» отец был реабилитирован посмертно «за отсутствием состава преступления», что удостоверялось выданной маме справкой с печатью.

Во время учёбы в институте я часто навещал своих родственников, живших в Ленинграде. Должен признаться, что посещение родственников, кроме бескорыстной радости общения, давало возможность немного «подкормиться», особенно в первые годы учёбы, когда ещё существовала карточная система.

На Большом проспекте Васильевского острова, недалеко от моего общежития, жил брат мамы дядя Феня (Феодосий Андреевич Станчиц). Тот самый дядя Феня, учитель русского языка и литературы, который гостил у нас на хуторе «Косой Брод», а впоследствии жил с нами в Давлеканове, вырвавшись из блокадного Ленинграда.

Как и в детстве, беседовать с ним было для меня интересно и поучительно. Я в значительной мере обязан ему такими своими качествами, как любовь к правильному русскому языку, к точным формулировкам и определениям. Но самое главное качество, которое он воспитал во мне, – это стремление делать любое дело, независимо от степени его важности, как можно лучше, на пределе своих возможностей. Я до сих пор не уважаю людей, которые выполняют работу кое-как, и называю их «коекакерами».

Дядя Феня жил один. Он разошелся после войны со своей второй женой тётей Груней (Агриппиной Никаноровной Соколовой), сестрой моего отца. Это был «перекрёстный» брак: мой папа женился на сестре дяди Фени, а дядя Феня женился на сестре папы. Тётя Груня жила в Кронштадте. Она была главным врачом инфекционной больницы.