Пришелец из Нарбонны - страница 18

— У нас, слава Господу, покой и тишина. Мир и спокойствие царят под шатрами евреев Нарбонны.

— Слава тебе, Господи. Редко теперь приходят добрые вести из еврейских общин. Говори же далее. Утешь мое натруженное сердце.

— Увы, Нарбонна сегодня — исключение в мире ненависти.

— На севере и юге, на востоке и западе. Как потрясают пальмовою ветвью в праздник Суккот[40] на все четыре стороны света, так потрясают бури наш народ.

— Бог отвернулся от своего народа.

— Не говори так, сын мой.

— Да простит меня рабби.

— Есть тут лейб-медик Иаков Иссерлейн, чудеса про Турцию расписывает. Превозносит султана, как друга евреев, а его страну — как прибежище для них. Ты знаешь его?

— Да, мы познакомились.

— Бежал вместе с отцом из Ратисбоны, колыбели еврейских общин в Германии, и ныне пылает любовью к султану. Неужели оттуда придет свет? Неужели кастильским иудеям пришел конец?

— А согласны ли кастильские евреи податься в Турцию?

— Они привязаны к родным местам.

— Не осмеливаюсь спросить… не так ли считает инквизитор Сан-Мартин?

Раввин закрыл глаза, обеими руками взялся за бороду и принялся шептать:

— «Есть зло, что лицезрел я под солнцем», как сказал Когелет[41]. Мы — плевелы, и вихрь гонит нас по белу свету. Нас выгнали из Севильи, Кордовы, из прекрасной Андалузии. А что ожидает здесь? Я опасаюсь слов Иеремии: «На дворе меч плодит сирот, а дома грозится смерть…»

— Меч? — задумчиво повторил Эли. — Пожалуй, — это спасение.

Раввин сунул руку в рукава с меховой оторочкой, съежился, словно ему было холодно, и снова замолчал.

— Господь на нашей стороне, — сказал Эли.

— А может, и вправду отвернулся, если позволил сгореть храму?

— Рабби, христиане спрашивают: «Когда у Израиля отобрали скипетр?»

— О чем ты говоришь, молодой человек!

— Рабби, не гневайтесь на меня. Я пойду.

— Нет, останься, мой мальчик. Я устал после такой ночи. То была минута сомнения… Сам Моисей, и тот ей поддался, верно? Останься. Охотно тебя послушаю, — раввин поднял продолговатое, еще молодое лицо. В бороде не было ни одного седого волоса. — Да, Бог на нашей стороне. Он выбрал нас, но неисповедимы пути Господни.

— Наша дорога пряма, как учит религия.

— Ты мудр, сын мой.

— Это мудрость не моя, а наших отцов.

— Видишь ли, прямой дороги, как и прямой мудрости, не существует.

— Не взыщите, рабби, но я попрошу вас объяснить мне смысл сказанного.

— Нет ничего, что было бы совершенно чистым.

— А вера?

— Послушай, мой мальчик. Сердце не свободно от разума, а разум от сердца. Они переплелись между собою, и невозможно оторвать одно от другого. Чистой сущности не бывает. А вера? Мы отгораживаем ее стеной от нечистых ветров. Делаем так со времен нашего учителя и пророка Моисея.

— Что же такое человек, если неисповедимы пути Господни?

— Верно, неисповедимы. Неограниченное всеведение Бога, как пишет наш философ Хасдай Крескас[42], ограничивает волю человека.

— Если я правильно понимаю, неограниченное знание Бога ограничивает человеческую волю, пока та вообще не иссякнет. Но разве воля потомков Адама не была творением Всевышнего, который дает жизнь всему сущему?

— Воля человека создана нескончаемой вереницей первопричин, как ты — цепочкой прародителей.

— Выходит, Бог в это не вмешивается? Нескончаемая вереница первопричин. Ничто против Его воли свершиться не может. Бог во всем. К примеру, у меня руки, которыми я не владею. И все, что я делаю, было создано раньше, с этим я пришел на свет.

— Разум твой быстр; подстегиваемый молодостью, он молниеносно рождает мысли и запутывает их, ибо одно размышление перескакивает через другое. Понадобится много времени, чтобы их упорядочить и на каждое дать ответ.

— Если так, ответьте мне на другой вопрос. За что ожидает меня награда, если в моем действии нет моего участия? А возмездие? Почему за действие положено наказание, хотя моей вины не существует, ибо с самого начала, с момента моего рождения, она была вне меня?

— Ты исходишь из неверной предпосылки. Не прегрешения и не действия, но убежденность сердца — вот мера сущего. Кто сердцем делает добро, будет вознагражден, хотя для прегрешения уже существует вереница первопричин. Подобным образом и возмездие есть последствие растянувшейся цепочки причин. Возмездие втекает в уста охотно, — раввин сделал ударение на слове «охотно», — словно горькая капля с меча ангела смерти.