Присяга - страница 54

Ох и хороша была она в этом повязанном строго платке, ну чистая отрада! У Степана потеплело на сердце. Вспомнилась почему-то опять деревня и морозная ночь, когда все вокруг белым-бело и тихо так, что в ушах звенит, а снег под валенками поскрипывает капустным листом и с околицы, где молодежь после танцев в клубе затеяла кататься с ледяных горок, доносятся притворно испуганные девичьи голоса.

Степан заулыбался во весь рот, даже подмигнул по-приятельски, как бы выказывая свое сочувствие этой молодой женщине в голубом «уазике», которой приходится работать в субботний день.

Заиграли разноцветные огни. Машины вместе с троллейбусом, точно привязанные, двинулись одной массой, свернули плавно к старому дому с аптекой и замерли на углу перед вторым светофором.

Женщина в кабинке «уазика», нагнувшись, дернула с силой ручной тормоз и только тогда обернулась к Степану. В ее глазах сверкнуло изумление — сверкнуло и сразу же погасло.

Степан слегка опечалился. Он ожидал не этого. Он привык к тому, что люди, глядя в его лицо, усеянное веснушками, словно забрызганное яркой краской, улыбались широко и долго, а девчата, те, что побойчее, даже подбирались к Степановым буйным вихрам, якобы желая проверить, не парик ли это у него, как у известного клоуна Олега Попова.

Автофургон и троллейбус стояли рядом, окно в окно. Степан и женщина за рулем глядели друг на друга словно бы из вагонов двух поездов, которые сошлись случайно на одном полустанке, но через минуту-другую разбегутся их пути-дорожки. И оттого, что эти дорожки непременно разбегутся и разбегутся навсегда, женщина глядела на Степана с трогательной откровенностью. У нее были зеленоватые глаза, один чуточку косил, отчего лицо ее приобрело выражение некоторой растерянности, и эти глаза словно старались заглянуть в душу Степана, они словно спрашивали: кто ты, веселый человек у окна троллейбуса? Не ты ли тот самый, тот единственный, с кем моя жизнь сложилась бы совсем по-другому?

Степан заерзал на сиденье, чувствуя, как у него по спине пробежал холодок. Но он улыбался по-прежнему и кивал головой, строя уморительные рожи, будто между ними завязалась шутливая игра и он словно хотел ей сказать: «Не сомневайся. Я — хороший!»

Женщина за рулем, однако, игру не приняла. Взгляд ее был печален. Она вдруг судорожно вздохнула, точно растревоженная старой обидой, и в потемневших ее глазах Степан будто бы прочитал такие несказанные слова:

«Жаль, что наши пути-дорожки не сошлись раньше. Очень жаль. Я, кажется, могла бы тебя полюбить. Мы бы сыграли негромкую свадьбу, пригласили самых близких душевных людей. У нас были бы дети. Трое, не меньше. Две девочки и мальчик. Летом, в июле, когда в землю бьют, как в барабан, коротенькие дождики, мы уезжали бы по грибы в дальнее Подмосковье. А накануне, замесив с вечера тесто, я пекла бы на всю семью сдобные пышки и в городской нашей квартире ходил бы волнами запах свежего хлеба».

Вспыхнуло зеленое око светофора. Женщина, пригнувшись, отжала ручной тормоз — и голубой «уазик» рванул по сырому асфальту к Никитским, только его и видели...

Троллейбус шел вдоль Тверского бульвара с двумя остановками. По бульвару гулял ветер, чернели рогатки нагих деревьев, блестели лужи. Степан вдруг затосковал, ему расхотелось ехать на хоккей. Озабоченно подумал, что надо бы в понедельник зайти после смены в завком, узнать, как там обстоят дела с очередностью. Ему давно обещали, как передовику, отдельную квартиру в Теплом Стане. А вообще-то он на свою жизнь не жаловался, жил хотя и в общежитии, но не хуже других. Зарабатывал прилично, были у него и джинсовый костюм «супер райфл», и магнитофон «Мрия», и среди заводских девчат пользовался успехом. Только девчата эти казались ему все на одно лицо, как куклы. Волосы у них медно-красные, в мелких кудельках или прямые и пугающе темные, будто вороньи крылья. Вокруг глаз жирная синева, на щеках румяный грим, на губах помада, — разве чего и не хватает, так только таблички на шее: «Осторожно, окрашено!»

У Никитских ворот троллейбус с ходу влетел в затор. Через площадь пропускали колонну автобусов. Голубой фургон был здесь, стоял у самой черты под светофором.