Присяга леди Аделаиды - страница 6

— Вот ваша просьба исполнена, мамзель Софи, — сказал он, положив на стол небольшой сверток, — надеюсь, что по вашему вкусу.

Софи развернула бумагу и вынула три или четыре ярда лент в дюйм шириной. Она была чрезвычайно опрятная, щеголеватая девица, одетая в степенный костюм; черты ее были лукавы, глаза темно-серые, а голова и волосы могли бы составить состояние парикмахера, если б были выставлены в его окне. Она сердито топнула ногой, когда взглянула на ленты.

— Видал ли кто когда что-нибудь подобное! — воскликнула она. Она говорила по-английски очень бегло, хотя с иностранным акцентом. — Я послала вас купить четыре ярда голубых лент, а вы купили мне красных! Я говорила вам пятьдесят раз, что вы не умеете различать цвета.

Рэвенсберд засмеялся. Ее ворчание было для него приятнее похвалы других, и мадемуазель Софи знала, что это так, и пользовалась этим.

— Я старался, как мог. Разве не годится, Софи?

— Годится! Должно годиться. Если я пошлю вас назад, вы, может быть, принесете серых, но не думаю, чтобы я послала вас опять покупать ленты. Вам нечего этого ожидать.

— Ведь вы сами же меня послали, Софи.

— И что ж, если послала? Разве я ожидала, что вы будете глупее верблюда? Подайте мне мой рабочий ящик, сударь. Он здесь, на столе. С кем это вы говорили возле калитки?

Рэвенсберд подал ящик, устремив на Софи проницательные глаза.

— Откуда вы знали, что я говорил с кем-нибудь у калитки?

— Я стояла у окна в комнате леди Аделаиды; я ждала вас и ленты. «Не торопится же он», — говорила я себе, — стоит да разговаривает». Кто это был?

— Друг капитана, джентльмен, которого мы знали в Америке.

— О чем он говорил? — спросила Софи, которой было присуще все ненасытное любопытство своей нации и своего пола.

Рэвенсберд засмеялся; он вообще отвечал на ее вопросы с тем же самым снисходительным удовольствием, с каким мы отвечаем привлекательному ребенку.

— Он говорил не о многом, Софи. Он спрашивал меня, не сын ли милорда Герберт Дэн.

— А, — отвечала Софи, — если бы он был сыном милорда, дела могли бы пойти глаже.

— Какие дела? — осведомился Рэвенсберд, — вытаращив глаза.

— Какие дела? — иронически повторила Софи, — я все говорю себе, что только вы и ваш барин слепы в замке, кроме, может быть, милорда Дэна. Вы думаете, что моя барышня любит вашего барина. Ба!

— Что это еще за новость? — вскричал Рэвенсберд.

— Никакой новости нет, — возразила Софи с хладнокровным спокойствием, — если бы вы потрудились видеть. Моя барышня кокетка, она тщеславна, она любит возбуждать восторг, в капитане ли Дэне, или в сквайре Лестере, но в глубине сердца у ней есть один драгоценнее всех. Он здесь давно, задолго был до того, как приехал ваш барин и перевернул все вверх дном, вздумав присвоить ее себе.

— Что вы хотите сказать? — воскликнул Рэвенсберд.

— Я хочу сказать, что эти двое влюблены друг в друга, мистер Рэвенсберд. Неужели у вас ума нет, что вы так вытаращили глаза?

— Неужели вы говорите о Герберте Дэне?

Софи кивнула головой, откусывая кончик бумаги.

— Они до безумия любят друг друга.

— Если так, как же она смеет обманывать моего барина фальшивыми улыбками? — вскричал Рэвенсберд в пылу негодования.

— Она делает это нарочно, — прозвучал хладнокровный ответ. — Именно в то время, как ваш барин приехал домой, миледи Дэн начала подозревать, что она и мистер Герберт любят друг друга, и говорила об этом; барышня моя перепугалась, чтоб его не выгнали или не разлучили с нею каким-нибудь другим образом. Когда капитан Дэн явился со своим предложением, она сделала вид, будто принимает его предложение, чтобы закрыть глаза леди Дэн; она делает вид, будто принимает его любовь, для того, чтоб закрыть ему глаза, потому что она не хочет, ради мистера Герберта, чтоб обнаружилась истина. А что касается ее брака с капитаном, я надеюсь, что это время не настанет никогда.

Ричард Рэвенсберд, стоя у бокового столика, походил на человека, слушающего какой-нибудь ужасный заговор. Если бы адская машина Фиески была направлена на него, он не мог бы страшиться ее более, чем теперь. Когда он смотрел на Софи изумленными глазами, многое из прошлого становилось для него ясно. Он вспомнил, как часто он видел леди Аделаиду с Гербертом Дэном, он вспоминал, как она беспрестанно использовала маленькие хитрости, чтоб ускользнуть от его барина. А он все это приписывал природному женскому кокетству!