Призрачный любовник - страница 10

Он кивнул.

— Просто замечательно, — сказала она, примеряя полученные сведения к своим снам.

Ей смутно припомнились угрозы, которые Скотосы кидали В’Эйдану. Неужели эти демоны в действительности каким-то непостижимым образом проникли в ее сны? Могут ли В’Эйдан и другие существовать на самом деле?

Это нелепость и все же…

Ее лицо вспыхнуло. Если они были реальны, то у нее только что была случайная связь с прекрасным незнакомцем.

— Доктор Суорд, — со всей серьезностью спросила она, — вы считаете, они существуют?

Он пробуравил ее своим светло-синим пристальным взглядом.

— Девушка, мне за свою жизнь пришлось столкнуться с такими вещами, которые заставили бы любого преждевременно поседеть. Я давным-давно научился не сбрасывать со счетов малейшие вероятности. Но лично я нахожу идею греческих богов, просачивающихся в мои сны очень пугающей.

Ее лицо еще больше покраснело.

— Я уверяю вас, вы и на половину не посчитали их настолько тревожными, как считаю их я.

Он улыбнулся.

— Я думаю, что нет.

Он достал маленький кожаный кейс и убрал в него наладонник.

— Знаете что. Давайте на сегодня закончим и встретимся с вами на следующей неделе, чтобы изучить ваши сны? Мы можем подсоединить вас к нашей аппаратуре и ввести в глубокий сон, чтобы изучить мозговые волны. Возможно, это даст нам научное обоснование того, что происходит с вами.

Она благодарно кивнула.

— Это звучит намного лучше, чем греческие боги и демоны, свободно бегающие по моим снам.

В'Эйдан сидел на вершине утеса у океана, разместившись на маленьком выступе, который едва вмещал его длинное тело. Сколько себя помнил, он всегда приходил сюда. С тех самых пор, когда он еще был маленьким, — давным-давно, в начале времен.

Именно сюда он пришел после ритуальных избиений, целью которых было избавить его от чувств и сострадания. В этом месте он мог обрести душевное спокойствие, переждав, когда боль его бытия уменьшится, и он снова сможет обрести хладнокровие, чтобы продолжать жить.

Здесь, на его выступе он мог слушать рев волн, изумляться необъятности водной стихии и ощущать странное спокойствие.

Только теперь спокойствие не приходило. В душе его царил хаос. Что-то странное случилось с ним, когда он занялся любовью с Эрин. Было так, будто частичка его осталась с нею.

Даже сейчас, он чувствовал ее. Если он закрывал глаза, то мог даже сказать, какие чувства она испытывает.

Хуже того, он испытывал к ней всепоглощающую жажду. Он снова хотел оказаться рядом с ней, чтобы почувствовать ее нежные прикосновения к своей коже. Он никогда не подозревал, что может существовать такая нежность, а теперь, когда узнал…

— Ты нарушил правило, не так ли?

Он стиснул зубы от голоса Уинка, раздавшегося над ним.

Осмотревшись, он встретил взгляд двух широко раскрытых серебристых глаз, которые с интересом взирали на него.

Уинк был последним божеством, которого он хотел бы видеть в данный момент. Сын Никты [2] и Эреба, воплощения изначального мрака, Уинкпрактически являлся двоюродным дедом В'Эйдана и одним из самых древних богов; однако, его поведение больше соответствовало какому-нибудь незрелому юнцу. Его юное лицо всегда излучало смех и веселье, и он заплетал свои длинные каштановые волосы в косу, которая спускалась по спине.

Самым раздражающим в Уинке было то, что он любил розыгрыши и всегда подшучивал над детьми Мисты[3].

— Ничего подобного.

— О, перестань. Признавайся Вэй. Я слышал разговор твоих родных братьев о тебе. Они говорили, что ты забрал у них человека и исчез. Теперь, я хочу услышать правду.

— Исчезни.

Уинк улыбнулся в ответ.

— Тогда ты действительно что-то натворил. Ох, и это что-то очень приятное, раз ты стал настолько скрытным.

В'Эйдан уставился на бурлящий под ним океан.

— Тебе что больше заняться нечем? Почему бы тебе не досаждать богам, которые в действительности могут испытывать раздражение?

Ухмылка Уинка стала еще шире.

— Сарказм. Хм, кто-то слишком много времени проводит с людьми.

В'Эйдан не ответил.

Он не мог себе этого позволить. Уинк приблизился к его плечу и обнюхал как щенок пару грязных носок, затем изумленно отодвинулся.

— Ты сердишься на меня, я прав?