Призрачный светильник - страница 8

Некое непривычное ощущение заставило меня опустить голову, и я увидел, что херувим отпустил мою штанину и не удержался на пухлых ножках (крыльев, как на картинах, у него не было и в помине).

Одной рукой я успел подхватить голенького младенчика, а тыльной стороной другой (о, мое чувство равновесия было идеальным) отпихнул паучьи шупальца, готовые сомкнуться вокруг херувима.

В то же мгновение я сообразил, что чудовище не более чем плюшевая игрушка, обмазанная каким-то светящимся составом, что глаза — просто блестки и что меня бессовестно пытались разыграть.

Кассиус глотнул остывший кофе и закурил очередную сигарету.

— Что ж, на сем эта часть сна закончилась. Потом я осознал, что уже стою на темном склоне холма рядом с домом, где продолжается гульба, и прикидываю, на сколько дюймов склон сместился вниз после недавнего дождя (сказать по правде, он никуда и никогда не смещался), одновременно гадая, что произойдет после следующего дождя, — короче, я предвидел сегодняшнюю перемену погоды. Тут кто-то негромко окликнул меня по имени.

Я посмотрел в сторону дороги и увидел небольшой автомобиль, то ли раннюю модель «остина», то ли «хиллман-минкс». Машина притормозила, и даже в ночной тьме я, что забавно, различил силуэт за рулем, как если бы на него упал заблудившийся лучик закатного солнца. На водителе был белый мотоциклетный шлем, но я сразу его узнал — возможно, из-за позы, из-за манеры держаться. Это был Эстебан Бернадорр, с которым мы расстались без малого четверть века назад.

«Эстебан!» — хрипло позвал я. Из машины четко и внятно донеслось в ответ: «Да, это я, Кассиус. Буду рад выпить с тобой кофе».

В следующий миг мы с Эстебаном шли вверх по склону, направляясь к дому. Перед входной дверью, раскрытой настежь — в проеме толпились оживленно болтающие гуляки, а изнутри тек несмолкаемый и неразборчивый гул, — я осознал, что Эстебан до сих пор не снял ни здоровенный шлем, ни длинные краги, а сам я до сих пор с ним толком не поздоровался.

Собираясь представить его гостям, я на крыльце обернулся, протянул руку и попытался разглядеть его лицо в пещерообразном шлеме. Он снял краги, и мы обменялись рукопожатием. Его ладонь была крупной, как раз под размер краги, и влажной, а еще жесткой и мягкой одновременно. После рукопожатия он сделал такое движение, будто хотел тыльной стороной кисти вытереть пот со лба, и я вдруг понял, что его рука покрыта слоем серого пепла, за исключением узкой полосы отслаивающейся розовой кожи в том месте, где она коснулась лба. А глаза его представляли собой угольно-черные дыры, бесконечно глубокие и мрачные, да и лицо как таковое было глыбой спекшегося угля.

Я быстро повернулся к гулякам на пороге, чтобы выяснить, успели ли они это заметить. Неожиданно выяснилось, что центром компании была моя жена Хелен, крайне привлекательная в серебристом парчовом вечернем платье.

Она нетерпеливо помахала пустым бокалом и проговорила:

— О, мы хорошо знакомы с шуточками Эстебана, с этой его привычкой давить на сострадание. Тебе давно бы следовало это усвоить. Он вечно жалуется на царапины и строит из себя жертву.

В это мгновение я вспомнил, что Хелен, вообще-то, умерла, на чем и проснулся, как обычно бывает.

Кассиус шумно выдохнул, демонстрируя, какой он молодец, и оглядел собравшихся, явно рассчитывая на аплодисменты. Вместо этого он удостоился недоуменных, мягко говоря, взглядов от Терри и Тилли Хойт; Вольф выглядел смущенным и несколько раздосадованным, а с лица Томми сползла восторженная улыбка (малыш улыбался, пока слушал о херувиме и пауке), и теперь мальчик избегал смотреть на деда.

— Ладно, — произнес профессор чуть погодя, — я должен был догадаться заранее, что это сон из категории «только для взрослых». Не потому, что в нем были секс или насилие, а потому, что он жуткий. Прошу прощения, дамы, что-то я увлекся. Знаешь, Томми, твой дед не просто врунишка, но и не умеет вовремя остановиться. Я-то думал, что мой рассказ отлично развлечет вас, но, пожалуй, в нем и правда чересчур много жутких подробностей. Конечно, такое по вкусу далеко не всем.