Призрак Томаса Кемпе. Чтоб не распалось время - страница 17
Миссис Харрисон сказала, что нет, и продолжала месить тесто для кекса. Мальчики не спешили уходить. Возможно, что им дадут вылизывать миску.
— А в приемной у доктора набезобразничали какие-то хулиганы. Ужас что они творят! Я слышала, будто все картотеки и бумаги разбросаны и много чего разбито.
— Возмутительно! — сказала миссис Харрисон.
— Вот именно! Хотела бы я знать, кто мог это сделать. Доктор такой приятный человек! Да, говорят, что все раскидали, но ничего не унесли. Полиция не понимает, как туда удалось проникнуть. Окна не разбиты, а дверь была на замке.
Джеймс оторвал взгляд от сладкой миски и стал прислушиваться внимательнее. Что-то разбито? Разбросаны бумаги?
Миссис Верити продолжала говорить. Поток ее замечаний и сообщений был так же непримечателен и так же настойчив, как вода, капающая из крана. Джеймс видел, что мать нервно поглядывает на часы. Случалось, что миссис Верити, удобно усевшись, не трогалась с места час и дольше. Но она вдруг замолкла и вздрогнула.
— Что это? Стало вдруг холодно. У вас тут не сквозняк, душечка?
Зашелестели занавески. Где-то хлопнула дверь. Что-то упало со стола.
— Да, такой у нас дом, — сказала миссис Харрисон. — Отовсюду дует.
— Ох уж эти старые дома! Столько щелей! Как их законопатишь? А что с вашей собакой? Отчего она так беспокойна?
— Она чует мышь, — сказал Джеймс.
Это обратило на него внимание миссис Верити. Перед тем она едва ли замечала мальчиков. Сейчас она стала рыться в карманах в поисках конфет, словно мальчики были некими не вполне безопасными животными, которых необходимо задабривать.
— Хочешь тянучку, милый?
— Да, спасибо.
— Скажи, это не на вас двоих так сердился викарий? На кладбище. За то, что вы ходили по стене?
Мальчики взглядами выразили вежливый интерес, но вместе с тем и полную свою непричастность. Миссис Харрисон перестала месить тесто для кекса и пристально на них посмотрела.
Джеймс прилепил тянучку к нёбу и произнес не очень внятно:
— По той высокой стене?
— Да. Ведь оттуда свалиться не дай Бог.
— Мы бы побоялись так высоко лезть, верно, Саймон?
— Еще бы! — сказал убежденно Саймон.
— Ну, значит, это были не вы. Я теперь без очков не очень хорошо вижу. А сейчас мне, пожалуй, пора.
Миссис Верити подождала, не скажут ли ей, что еще не пора. Когда никто этого не сказал, она встала и ушла.
Миссис Харрисон сказала:
— Вот как нехорошо получилось. Надо было предложить ей чаю. Но мне непременно нужно написать письма, и если не сегодня, то уж не соберусь. Джеймс, ты не брал мой блокнот? Он лежал на столе.
— Нет.
— Боже мой! В этом доме вещи сами передвигаются. Ах, вон он где, под буфетом. Но как он мог туда попасть? Достань, пожалуйста.
— Сейчас, мам.
Шаря под буфетом, Джеймс несколько задержался, и послышалась какая-то возня. Миссис Харрисон подозрительно заглянула туда.
— Что ты там делаешь, Джеймс? Зачем отрываешь листки?
— Верхний листок запачкался, — сказал Джеймс, вылезая и очень раскрасневшись. — Я его вырвал. Вот блокнот. Наверное, его сдуло ветром. Пошли, Саймон. Пока, мам. Мы будем в саду. Спасибо за тесто. Да идем же, Саймон. Пока, мам.
Выйдя в сад, он сказал:
— Ну и ну!
— Что еще случилось? — спросил Саймон. — Что у тебя за листок?
Джеймс молча протянул ему листок. Знакомым почерком Томаса Кемпе, на сей раз вечным пером миссис Харрисон, было написано:
«Сударыня, да будетъ вамъ вѣдомо, что сосѣдка Ваша вѣдьма. Это я увидѣл въ кристалле. Она-то и наслала на васъ недугъ. Вѣдьма непремѣнно заходитъ справиться о больномъ, на которого наслала порчу. Надлежитъ обвинить ее и предать суду. Поспешите, иначе она и далее станетъ творить злые дѣла».
Саймон прочел. Очки сползли у него на кончик носа и были водворены на место.
— Хоть теперь-то поверил? — спросил Джеймс.
— Да, — сказал осторожно Саймон. — Вроде как действительно… Не вижу, как объяснить иначе. Если только ты до сих пор не разыгрываешь всех, и меня тоже…
Джеймс свирепо взглянул на него.
— …но вряд ли. Ведь не стал бы ты самому себе делать столько неприятностей.
— Нет, — сказал Джеймс. — Не стал бы.
— Моя беда в том, что я не верю в привидения. Потому что никогда не слыхал, чтобы такое с кем-нибудь случалось.