Призраки Сумеречного базара. Книга вторая - страница 3

моим советам, пошла на катастрофический эксперимент с наркотиками и превратила город в скотобойню. Схватки оборотней не на жизнь, а на смерть за главенство над стаей в Нью-Йорке случаются гораздо чаще, чем где бы то ни было. Семейство Уайтлоу из Нью-Йоркского Института понимало нас, а мы – их. Уайтлоу пали, защищая жителей Нижнего мира от тех, кто теперь занимает их Институт. Конечно же, когда Конклав назначил нас карой для Лайтвудов, нас самих он не спрашивал. Теперь мы не хотим иметь с Нью-Йоркским Институтом ничего общего.

Рафаэль говорил уверенно, и Брат Захария подумал, что наверное, стоит обеспокоиться. Он сражался во время Восстания – когда банда молодых отступников взбунтовалась против своих вождей и против Соглашений с Нижним миром. Ему рассказывали, как Круг Валентина открыл в Нью-Йорке охоту на оборотней и как на пути у Круга встали Уайтлоу, а это привело к такой трагедии, которой не хотели даже повстанцы – кучка озлобленных, ненавидящих Нижний мир юнцов. От того, что Лайтвудов и Ходжа Старквезера сослали в Нью-Йорк, Брат Захария был не в восторге, но поговаривали, что Лайтвуды с тремя детьми тут осели и искренне раскаиваются в том, что натворили раньше.

Мирская боль и борьба за власть, если смотреть на них из Безмолвного Города, казались очень далекими.

Захария и не догадывался, что жители Нижнего мира возненавидят Лайтвудов настолько, что откажутся от их помощи даже тогда, когда Сумеречные охотники понадобятся по-настоящему. Наверное, стоило все-таки догадаться.

У жителей Нижнего мира и Сумеречных охотников долгое и сложное прошлое, полное боли, и вина за это большей частью лежит на нефилимах, признал Брат Захария. И все же за века они научились работать вместе. Я знаю, что пока Лайтвуды следовали за Валентином Моргенштерном, они творили чудовищные вещи, но если они и вправду раскаиваются, почему вы не можете их простить?

– На мне самом вечное проклятие, так что с моральной точки зрения я против Лайтвудов ничего не имею, – нравоучительным тоном изрек Рафаэль. – Но я имею серьезные возражения против перспективы лишиться головы. Если у Лайтвудов будет хоть малейший предлог, они истребят весь мой клан.

Единственная женщина, которую когда-либо любил Захария, была чародейкой. Он видел, как она скорбит из-за Круга и его деяний. У Брата Захарии не было никаких причин поддерживать Лайтвудов, но всякий заслуживал второго шанса, если по-настоящему его хотел.

А еще среди предков Роберта Лайтвуда была женщина, которую звали Сесили Эрондейл.

Вряд ли до этого дойдет, мягко возразил вампиру Брат Захария. И разве не лучше восстановить отношения с Институтом, вместо того чтобы ловить на Сумеречном базаре Безмолвного Брата?

– Разумеется, лучше, – сказал Рафаэль. – Я признаю, что ситуация далека от идеальной. Но это не первый хитрый план, который я был вынужден применить, когда мне понадобилась аудиенция у Сумеречных охотников. Пять лет назад я пил кофе с проезжей представительницей Эшдаунов.

Обоих вампиров передернуло от отвращения.

– Ненавижу Эшдаунов! Вот просто ненавижу, – заметила Лили. – Такие зануды! Думаю, что если бы я решила попробовала кровь кого-то из них, то уснула бы в процессе.

Рафаэль бросил на нее предостерегающий взгляд.

– Но я даже подумать не могу, чтобы выпить крови Сумеречного охотника без его согласия, ведь это было бы нарушением Соглашений! – громко заявила Лили. – Соглашения для меня чрезвычайно важны.

Рафаэль зажмурился, лицо его на миг исказила гримаса отвращения, но мгновение спустя он открыл глаза и кивнул.

– Ну так что, Брат Воздыхария, поможете нам выпутаться? – безмятежно спросила Лили.

Безмолвное Братство обдало его холодной волной неодобрения – словно разум завалило камнями. Захария пользовался огромной, по меркам Безмолвных Братьев, свободой, но частыми визитами на Сумеречные базары и ежегодными встречами с некой дамой на мосту Блэкфрайерс он и без того испытывал их терпение.

Если бы Брат Захария начал общаться с жителями Нижнего мира по тем вопросам, которые вообще-то прекрасно решались силами Института, его привилегии, чего доброго, могли бы и отозвать.