Призраки замка Пендрагон. Ожерелье королевы - страница 8

Выбравшись из мрачной крепости Пендрагон, семья как будто воспряла духом. На протяжении восемнадцатого века она подарила родине прославленных адмиралов, дипломатов и рифмачей-графоманов, ничем не отличаясь от других аристократических фамилий. Впрочем, одно отличие все-таки было. Тринадцатый граф Гвинед отличался довольно экстравагантными манерами, внося некоторое разнообразие в скучноватый быт британской провинции.

Этот граф, невзирая на свой несчастливый порядковый номер, был самым жизнерадостным из всех Гвинедов, балагуром и выпивохой, и единственным в роду, кто заводил себе любовниц из числа актрис.

Современники считали особенно остроумным одно его изречение, хотя оно давно утратило прелесть новизны и в наши дни уже трудно понять, в чем тут юмор. Когда однажды во время покера графу сообщили, что его любовница, которую он в буквальном смысле слова подобрал на улице и облагодетельствовал — она в свое время прислуживала в лавке у торговца апельсинами, — сбежала с учителем фехтования, прихватив немалую часть фамильных драгоценностей, он спокойно заметил: «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным». И продолжал играть как ни в чем не бывало.

Он носил фамилию матери, которая была итальянкой, и звался Джоном Бонавентурой. Это странное сочетание — Джон Бонавентура — сразу насторожило меня и вызвало смутное беспокойство. Где-то оно мне уже встречалось. Но где? Я напрасно ломал голову. Только гораздо позже мне удалось это вспомнить, причем при совершенно фантастических обстоятельствах.

Остальное я прочитал бегло, не останавливаясь на биографиях Пендрагонов, живших в девятнадцатом веке в свое удовольствие и процветавших при королеве Виктории. Отец нынешнего графа Гвинеда являлся характерным представителем своей эпохи, а поскольку на упомянутую эпоху пришелся самый разгар империалистических войн, которые Англия вела на различных континентах, большую часть жизни он прослужил в колониальных войсках, почти не бывая дома, потом занимал высокие посты в местной британской администрации и скончался от тропической лихорадки в должности губернатора одной из провинций Бирмы.

О моем знакомом — восемнадцатом по счету графе Гвинеде — я обнаружил довольно скудные сведения в карманном справочнике «Кто есть кто». Год рождения — 1888; значит, сейчас ему сорок пять лет. Полное имя — Оуэн Алистер Джон Пендрагон из Ллэнвигана. Учился в Харроу, потом в Оксфорде, служил в колониальных войсках, является кавалером нескольких орденов Британской империи и членом многочисленна клубов. Обычно «Кто есть кто» сообщает самое важное с точки зрения англичан: чем увлекается вышеозначенный джентльмен. Но об увлечениях графа Гвинеда составители справочника умалчивали.

Подошло время обеда. Я сдал книги — свои и Мэлони — и направился к выходу.

— Ну вот, теперь я знаю, что такое библиотека, — сказал мой сосед, который теперь не отходил от меня ни на шаг. — Уж лучше бы я искупался в болоте. Уф! За десять лет я не прочел столько, сколько сегодня. Кстати, где вы обедаете?

— На Грик-стрит, в китайском ресторанчике.

— Вы не рассердитесь, если я пойду с вами? Не люблю заправляться в одиночку.

Меня несколько огорошил этот слишком быстрый даже по континентальным понятиям переход на короткую ногу. Но в этом парне было что-то трогательное. Он напоминал шимпанзе, который вырвался из клетки и, ничего не понимая, слоняется по лондонским улицам, но при этом настроен весьма миролюбиво и горит желанием с кем-нибудь пообщаться.

— Буду рад, если вы составите мне компанию, — сказал я. — Но должен вас предупредить, что я обедаю с одним моим китайским другом. Не знаю, насколько у вас развито чувство цвета и как вы относитесь к желтокожим джентльменам.

— Нормально. Я ничего не имею против желтых, если они не нахальничают. Для нас, коннемарцев, все люди одинаковы. Кроме наглецов, конечно. Однажды мой слуга-кафр плохо почистил мне сапоги, а когда я сделал ему замечание, огрызнулся. Тогда я схватил его, натянул ему на ноги детские ботинки и не позволял снимать все три дня, пока мы шли по пустыне Калахари. А надо сказать, жара там стояла страшная. Так представьте себе, на четвертый день у моего кафра ступни стали в два раза меньше, чем были прежде.