Про красных и белых, или Посреди березовых рощ России - страница 9

– «За Веру, Царя и Отечество», – не удержался и сказал Володя вслух. – И было же когда-то наше время, Павлушка…

– А теперь – ничего, – в тон ему отозвался Павел.

– «И уны во мне дух мой» (Пс.142:4), – заметил подошедший батюшка. – Или забыли, орлы? «Царство Мое несть от мира сего» (Ин.18:36).

Благословил и напомнил:

– «Не так легко свергнуть Царя Небесного, как царя земного»[28].

Он будет сидеть с товарищами на сваленных досках. Будет летнее солнце и синее небо.

Они вышли из-за угла. Трое. Кто-то из простых ребят, второй, наверное, какой-нибудь высокий начальник и дядя Ваня. Дядя Ваня был тем пожилым красноармейцем из Военно-революционного комитета, зачитавшим ему когда-то приказ про революцию. Дядя Ваня был тем старшим и надежным другом, который почему-то упорно и непоколебимо закрывал всегда глаза на явную и непоколебимую контрреволюционность этого светлоголового красного командира. Но «волки рыщут – добычу ищут», – вздохнул пожилой красноармеец. Отошел и встал в стороне.

Павел поднялся.

– Вы арестованы. Защищаете контрреволюцию.

– Да, – спокойно сказал Павел. – Защищаю. Декрет о свободе совести. Он слишком часто не исполняется на деле. Кто-то должен защищать. Если всем другим все равно. Как сказал наш Святейший Патриарх всея Руси: «Авторы декретов не замечают противоречия с провозглашаемой ими свободой совести. Пусть они веруют во что хотят, но пусть и другим дадут возможность веровать по-своему».

Его товарищи встали. Они были настоящие, лихие революционеры. Никто не власть, и никто не указ. Они не собирались отдавать Павла. Он был такой чужой и непонятный, и все-таки – свой.

– Не надо, – тихо сказал Павел. – Я ведь прежний офицер. Офицеры не прячутся за спины других.

Дядя Ваня вышел вперед. И сорвал красную повязку с его рукава. Повернулся к своему спутнику:

– Не делайте из него героя. Пусть проваливает. Лучше просто выгнать. А то слишком много чести. Он никакой не контрреволюционер, он просто дурак.

Павлик и не знал, до чего же, оказывается, убедительно может говорить дядя Ваня. Даже и в такой безнадежной ситуации. Или это просто гордость? Гордость, которая не может принять всех этих обидных слов. Почему они и кажутся такими убедительными, что их ведь надо обязательно оспорить. Перед всеми. Ценой жизни. Но он спасен. Он правда спасен.

– Мандат… Оружие… – коротко говорит тот, другой.

Треск рвущейся бумаги. Вместо выстрела. Вместо ареста. Потому что они уходят. Они ушли.

– Поехали домой, Петра. Нет нам места в этой новой России.

Он придет домой, скинет куртку. Решение понятно. Все решено за него. Когда провал есть провал, и приказ есть приказ. Он бы сам, наверное, поехал сейчас на Дон. Все-таки Дон – он Дон. Все просто и понятно. Первое и понятное решение. Но не так. Он был теперь послан от пытающегося все-таки организоваться здесь подполья в Сибирь. Там поднялось восстание чехословаков против большевиков[29], и некоторые офицеры уезжали наоборот туда, а не на Дон. Там была противобольшевистская сила, и нельзя было терять такую ситуацию. Надо было тоже собрать своих офицеров.

– Крысы бегут с корабля, – коротко и ясно сказала Петра.

Он улыбнулся. Она истинная сестра своего брата.

– Да, – кивнул он. – И все-таки я пошел, узнаю, когда будет поезд. И можно ли на него попасть. Ты должна уехать.

– Почему? – замечает она. – Мы ведь вместе.

– Уже не вместе. Надо разъезжаться. Потому что я больше не красный командир. И ты больше не сестра красного командира. Получилась не очень хорошая история. Теперь все другое.

– Конечно, потому что ты ходишь в этой своей гимнастерке, – порывисто подошла к окну Петра. – Зимой она была у тебя под шинелью, а сейчас посмотри на себя сам. Хорош красный командир.

– Нет. И это тоже, но это все равно сейчас неважно. Просто был один случай.

– Зачем ты и сейчас пойдешь в ней?

Она смелая. Она ничего не боится. И все-таки – боится, подумал Павел. За него. Его сестра.

Она улыбнулась. Она была Петра, но он был – Павел.

– Потому что крысы бегут с корабля, – сказал он. – А я ничего не сделал, чтобы прятаться.

Он все-таки снял эту гимнастерку. Без прежнего мандата его теперь и правда ведь сразу расстреляют. Петра отошла к окну. И ничего не сказала. «Так, конечно, лучше», – подумала она. Но все равно, кто знает, тот поймет – кадетский корпус и юнкерская школа…