Про Тихона - страница 6

— Что будем делать? — спросил бригадир.

— Бери, Гоша, удочки и крой на реку, — посоветовал Орлов. — Душа из тебя вон, а рыбу добудь! Ночевать, очевидно, здесь придется.

Пузанов на скорую руку срезал удилище, прицепил самодельный крючок, припрыгивая, побежал к реке.

Бригадир, грязный, измученный, на четвереньках облазил яму, усердно обстукал углы и бока: везде звенел гранит.

— Только рвать, едят ее мухи! — заключил Орлов.

И в третий раз за день Тихон забрался на столб

с телефоном. На этот раз ему никто не ответил. Телефонистка сказала, что в субботу все работают до двух, а теперь пять. Тихон почувствовал в онемелых руках усталость, боль в ладонях и слабое кружение головы. Мешком ссунулся по шероховатому столбу на землю.

— Старикова просить надо, — громко сказал Орлов. — Мол, так и так. Выручайте. Взорвите...

— Нужны скважины, чтобы на выброс. Придется бурить.

— А буры где? — спросил Орлов и сам же предложил: — А у того же Старикова. Под навесом видел...

Бригадир не поверил, что кто-то после такой работы согласится пройти обратно почти десять километров. Он замешкался. Гремя ведерком, прибежал Пузанов. Отдышавшись, восторженно сказал:

— Ну, и уловчик! Рыбы здесь прорва, хоть руками лови.

На тонком прутике у него бились серебристый хариус величиной с ладонь и колючий зеленоватый окунь с красными плавниками.

Орлов изумился, похвалил Гошку.

— Ушицы-то мне оставьте. Я, пожалуй, пойду, — сказал он, натягивая на потное тело гимнастерку.

Ночлег устроили под крутой скалой, поодаль от пути, за густым сосняком, в ложбинке между двух огромных серых глыб. Пузанов нарезал возле горного ключа высокого сухого пырея, настлал его на мелкие хвойные ветки: получилась мягкая удобная постель. Бригадир, преодолевая слабость в руках, таскал валежник для костра. Размышляя о проступке «артиста», Тихон вслух возмущался. Пузанов сначала было прислушивался к его голосу, но потом, поняв, в чем дело, усмехнулся: «Взрослеет товарищ бригадир!»

Над рекой уже нависали дымчатые сумерки. Из-за сосенок от костра ввысь ввинчивался сизый столбик, запахло смолистой гарью. Гоше вспомнилось детство, такие же теплые вечера в деревне. Он взгрустнул.

— Ты что, — бригадир неожиданно тронул Пуза-нова за плечо, — устал, друг? Камень, он до печенки достанет. С кепривычки-то. Ну, садись, тут помягче. Уху сварганим двухэтажную. Не едал такой, двойной-то? У меня, друг, сестра — мастерица варить уху. И меня научила. Пальцы оближешь.

Гоша все еще находился под впечатлением дум о далеком, ответил невпопад:

— В чем ее варить-то?

— Банку приспособим.

Густые сумерки быстро заполнили узкую долину, скрыли горы, дорогу, глубокий заречный лог. Багрян-цевое пламя рвало темный мрак, образуя на поляне светлый алый круг. В черную высь отвесно взвивались блестки искр.

Пузанов полулежал на подстилке, опираясь на гладкий камень, и наблюдал за неутомимым бригадиром. В душе он был сильно тронут. Что, если бы с ними не было этого неугомонного человека?

А Житнев вытащил из бурлящей воды побелевшего в кипятке хариуса, положил на плащ.

— Есть этаж, Гоша!

Он бросил в котел распотрошенного окуня, ложкой помешал воду, сказал:

— Вот и второй этаж, Гоша. Навар, знаешь, какой получится? Ого! Шутишь, две такие рыбины!.. Айда умываться!

От реки вернулись посвежевшими, повеселевшими.

— А Веселов сейчас шашлык жрет, — вспомнил Пузанов, сплевывая и подкатывая головешки в огонь. — Вот человек сволочной, как раньше не разгадали?

Долго молчали, глядя на костер. Думали об одном и том же.

— Знаешь, бригадир, — вдруг горячо заговорил

Гошка, и глаза его блеснули в свете костра. — Вот, значит, стройка. Уйдем мы. Другие люди прибудут. А мое тут останется навечно. В этом котловане, в этой дороге. И чем больше после человека остается доброго, тем, по-моему, он богаче, крупнее. Это ему для собственной совести нужно, для оправдания жизни...

Пузанов сконфуженно умолк, словно застеснялся своего откровения.

— Тихон Пантелеевич, — шепотом вновь заговорил он, — а если сюда невесту вытребовать? Как вы думаете, приедет?

Житнев тоже шепотом отозвался:

— Какая девушка смотря. Если настоящая — приедет.