Пробежать под радугой - страница 17

— Ты устал, мальчик?

— Голова болит. И ноги немного ослабли. Она прелесть.

— О да. И с ней не соскучишься.

— Надеюсь, я смогу вернуть им то, чего не давал все эти… все это время.

— Пять лет, мальчик. Пять. Пять лет тебя не было с нами, главное — не было с ними. Теперь ты должен постараться.

— Я буду стараться, Лори, поверь. Только… мне понадобится твоя помощь.

— Об этом можешь не говорить. Я всегда рядом.

— Они учатся?

— Мэри ходит в деревенскую школу.

— Это же в десяти милях.

— Она ездит верхом. Вместе с Билли, он потом уводит ее лошадь.

— А Билли?

— Он сносно и много читает, но учиться отказывается. Ему интереснее шастать по горам с нашим старым дуралеем.

— Вопрос с учебой нужно решить поскорее. Я займусь этим. Возможно, придется переехать в Лондон.

— Не придется, Алан. По крайней мере, пока. Ты не очень устал?

— В чем дело, Лори?

— Я принесла все бумаги.

— Лорна, это подождет, ты отлично со всем справлялась, я же помню.

— Ты должен знать главное. У нас почти нет денег.

— Как?!

— И дома в Лондоне больше нет. Его пришлось продать еще тогда… во время твоего первого приступа. Постепенно разошлись все деньги со счета. Твое лечение…

— Сколько я был в госпитале?

— В санатории. Доктор Финн приучил меня к этому названию. В общей сложности — три с половиной года. Не считая рецидивов и обострений, когда тебя клали в клинику.

Алан отошел к камину, судорожно заломил пальцы.

— Лори… Я — сумасшедший?!

Пожилая женщина рванулась вперед, и в ее голосе прозвучала боль:

— Нет! Не смей так говорить, слышишь, не смей! Ты очень любил свою жену, мальчик. Наверное, нельзя так сильно любить, но вы все такие. И твой отец, и твой дед. Ты так любил ее, что не смог смириться с ее смертью. Доктор сказал, что у тебя сильнейшее нервное переутомление. Еще он сказал, что потребуется много времени. И терпения.

— Хорошо. Иди. Я лягу. А завтра… завтра начну учиться жить.

Он выдержал в замке целый месяц, до Нового года. Пытался играть с детьми, выяснял, как и чему учат Мэри в школе. Мешала проклятая слабость, волнами накатывающая на него в самый неподходящий момент.

Алан Пейн не был сумасшедшим, но он совершенно не мог совладать с нервами. Посреди рассказа Мэри о школьном вечере он мог вдруг залиться слезами, пугая этим детей, а вопроса Билли мог не дослушать и просто уйти.

Кэролайн была мила и забавна, но он быстро уставал, играя с ней, а кроме того, она была внешне точной копией Дженны, и Алана это мучило, словно раскаленный гвоздь воткнули в рану.

В январе он сбежал в Лондон. Коллеги отнеслись к его возвращению несколько настороженно, но быстро уверились, что его интеллект нисколько не пострадал. Алан заключил выгодный контракт на книгу по истории ранних норманнов и две недели был счастлив, но через две недели его разыскала Лори.

Мэри притащила из школы корь, дети болели, Билли — тяжело, и нужно было ездить за лекарствами, и сидеть с ними по ночам, а еще смотреть за домом.

— Мальчик, я все понимаю, но ты должен что-то сделать. Нанять для ребят няню, а лучше — учительницу. Нечего девочке шастать невесть за сколько в эту деревню, да и Билли ни к чему в одиночку носиться по степи.

— Хорошо, Лори.

Он нашел гувернантку. А потом еще одну, потому что первая отказалась от места очень быстро. Сразу после того, как Билли поделился с нею знаниями, полученными от старших мальчиков из деревни и касающимися продолжения человеческого рода.

Вторая гувернантка была строга и консервативна. Лорне она не понравилась, а детям было наплевать, дети переживали период жестокой обиды на отца, оказавшегося предателем и обманщиком, снова бросившим их на произвол судьбы.

Алан понял это потом, а тогда — тогда он вздохнул с облегчением, видя, как спокойно все трое согласились с присутствием в их жизни мисс Каннегиссер.

В начале апреля железная мисс неожиданно заявила об отставке, и тогда Алан узнал и о горохе, на который ставили Билли, и о линейке и отбитых пальчиках Мэри, и о заточении в чулан Кэролайн, а также о бренных и очень тухлых останках крысы, найденных мисс Каннегиссер в ящике с ее чистым, строгим и консервативным бельем.