Пробуждение бога - страница 42

— Остальные же как-то доживают? — логично возразил Алекс. — Значит, и мы сможем. Просто привыкнуть надо.

Одра тоже со стуком ткнулась в столешницу.

— Кому продать душу, чтобы понять этого проклятого Рейвеля?

Ответить на это друзья не успели. Группа студентов, сидящая за соседним столиком, присмотрелась к ним.

— Одрачка! — радостно воскликнула худощавая девица со значком третьего курса факультета алхимиков.

У нее было замечательное круглое личико с мягким подбородком и лучистыми светлыми глазами. А золотистые (хоть и явно крашеные) кудряшки придавали какую-то детскость и наивность.

— Солнышко мое! Как ты? Как Гектор? Он давненько мне не писал!

Блеир явно пыталась переварить свое имя в уменьшительно-ласкательной форме. Остальные, не удержавшись, тихо хихикали в кулаки и думали, что алхимичка только что подарила им неиссякаемый запас подколок.

— Спасибо, Нели, все хорошо, Гектору дам пинка, не волнуйся, — пообещала Одра. — Знакомься, это мои друзья. Ребята, это Неллиель — именно благодаря ей я поступила в МПГУ. Она соавтор музыкальных композиций моего брата.

Тео заметил, что, несмотря на явное неудовольствие от сокращения своего имени, Блеир смотрела на Нели с теплом. Да и напоминание о непутевом брате-композиторе, который еще месяц ныл в м-поле на тему оказавшихся у него вещей сестры, вызвало у девушки улыбку.

— А почему ты сама не пошла в музыкальное? — с любопытством спросил Готхольд, явно заинтересовавшись девушкой.

Нели наградила статного Корфа не менее любопытным взглядом.

— Музыка сама по себе — волшебство. Она не должна быть работой, только приносить удовольствие. Это Гектор не мыслит и часа жизни без нот.

Алхимичка перевела взгляд чуть в бок и, увидев Лили, почему-то нахмурилась.

— А мы знакомы? — предположение прозвучало как-то неуверенно.

— Нет, не думаю, — Крипс, очевидно, раздражала кукольная внешность Нели.

— А это не ты была, когда… — девушка почему-то не договорила, замялась, а затем покачала головой. Туго завитые кудри смешно подпрыгнули в такт движению. — Извини! Я, кажется, все напутала!

— Зрение подлечи, — буркнула Лили, но ее уже никто не слушал.

— Рада, что ты с нами, Одрусик! — наклонившись, алхимичка чмокнула Одру в щеку. — Удачи тебе!

Блеир с явно наигранным неудовольствием отпихнула от себя подругу, которая, махнув на прощание, поспешила за своей группой.

— Одрусик… — Алекс обменялся с Готхольдом коварными взглядами, и все за столиком, даже Тео, весело рассмеялись.

— Ну вас, — фыркнула Блеир, но ругаться или требовать не называть себя подобным образом требовать не стала. — Мы вообще-то этого сумасшедшего Рейвеля обсуждали! В школе по нему у нас была кошмарная училка — давала только самостоятельные, а сама сидела в м-пространстве. До сих пор удивляюсь, как мы с таким отвратительным уровнем контроля ничего не разнесли.

— Тебе просто нужно приложить больше усилий, а не проводить все свободное время на полигоне, — усмехнувшись, посоветовал Теодор. В школьном аттестате по Рейвелю у него стояло “отлично”, но в университете, к своему изумлению, Кестер обнаружил, что понял от силы половину произнесенных лордом Ивенсоном терминов.

Похоже, в библиотеке придется поселиться не одной Одре.

— Вообще-то, сложности у девяносто восьми процентов всего МПГУ, — фыркнула Лили, гоняя пальцем по экрану планшета какую-то игрушку, — делаем шпоры, рассовываем их по карманам и вперед! Меня куда больше волнует, что Ян оказался бесчувственным чурбаном!

Готхольд перестал стучаться лбом о столешницу и с удивлением посмотрел на Лили.

Его школьные друзья Айвен и Ян были из групп без специалитета и занятия потоков не всегда совпадали. А обсуждать друзей за их спинами как-то не хотелось.

— А что он не так сделал? — осторожно уточнил боевик.

С одной стороны Корфу хотелось сразу же заступиться за друга. А с другой Лили — девушка необычная, и Ян вполне мог ее чем-нибудь серьезно (пусть и не нарочно) задеть.

— Я не прошу на себя тратиться, но уж если решил подарить цветок, то притаскивать одну розочку, испачканную непонятно в чем, это просто неуважение какое-то, мол, на — и не говори потом, что ничего не дарил.