Пробуждение - страница 10
— Где? — спросил Поярков.
— В доме, в доме нет места…
— Нет, где врать научился?
— Да погоди ты! — отмахнулся Достанко. — Кричит, носится по квартире, за штаны держится. А мне смешно смотреть на батю и жаль его. И кактусы жаль. Еле утихомирили, думали, все повыкидывает… А сегодня утром просыпаюсь, а он, вижу, складывает в сетку мои кактусы, будто ананасы. Увидел, что я проснулся, и говорит: «К себе в мастерскую отнесу. Они там нужнее. Они там среди железа и станков глаз будут радовать…»
— Когда? — спросил Поярков.
— Да утром, говорю же…
— Нет, когда врать перестанешь?
Достанко закусил губу и гневно посмотрел на приятеля. Медленно проговорил:
— Послушай, Юра, хоть ты и друг, но не буди во мне зверя. Меня уже давно раздражают твои плебейские ужимки… Так вот, — повернулся он к Зимичеву, — эту мастерскую я знаю, как свою квартиру, — все ходы и выходы. Пригласим Шульгина и — порядок! Отсюда может все начаться. Он за нами будет ходить, как теленок, а Витковская останется с носом… Это, брат, тебе не фотки делать, тут посложнее, — лягнул он Пояркова, даже не повернувшись к нему. — Правильно я говорю, Зима?
— Э, э, — Зимичев подготовлялся к ответу. Он еще не знал, согласиться с Достанко или нет. Но ему польстило, что будущий дипломат спрашивает его мнение, а потому сказал:
— Можно попробовать, если надо.
— Нет, — сказал Поярков. — Это вы можете сделать без меня. Я в таких авантюрах не участвую.
Оба повернулись к нему. Достанко сжал губы так, что они побелели.
— Хорошо, — сказал он. — А что ты предлагаешь?
— Ну вот, сказка про серого козлика, — усмехнулся Поярков. — По-моему, для начала нужно просто потолковать. А там и пойдет само собой…
Они еще долго разговаривали в том же духе, пока не расстались. И все-таки решение было принято: прежде всего нужно позвать Шульгина к гастроному.
Игра жизни
Сережа Шульгин жил с родителями. Его папа — мастер производственного обучения в железнодорожном ПТУ, а мама — закройщица в дамском ателье. Никаких претензий сыну они не предъявляли, считая, что их Сережа ничем не хуже остальных мальчиков. А в чем-то даже лучше: успешно учится, в подворотне не стоит, не курит, не таскает мелочь из карманов — в общем, тихий, добрый парень. Правда, любит поспать. Но они объясняли это тем, что сын быстро растет, а значит, его хрупкий организм требует больше отдыха.
До последнего времени в семье жил еще один человек — сестра Тоня. Шульгин любил сестру. И знал, что сестра тоже любит его. Тоня в глаза говорила ему, что он лентяй и что такие, как он, живут триста лет и даже не умирают, а пропадают бесследно, потому что никто о них после смерти никогда не вспомнит. Тоня училась в университете на пятом курсе, была девушкой начитанной и уж если говорила, то попадала не в бровь, а в глаз.
Но брат не прислушивался к серьезным и важным словам, которые она говорила. Улыбался, молчаливо разглядывая какой-нибудь предмет, например, пепельницу.
— Да что ты все улыбаешься, будто Герасим из «Муму»?.. Хотя нет, до Герасима тебе далеко.
— Почему? — спрашивал Шульгин.
— Потому что Герасим, в отличие от тебя, — красивый человек. Он живой и потому красивый. А у тебя внутри дупло, пустота.
— Почему?
— Потому, что ты слон. Но это лишь по виду. А внутри ты — черепаха. У тебя все черепашье. Ведь стыдно сказать — за всю жизнь ни разу не был в театре! — Она обиженно замолчала. Задумалась. И тихо прибавила: — Одно лишь отличие: черепаха на морском дне в тине лежит, а ты — на диване.
Шульгин зевнул и, словно бы между прочим, пробурчал:
— Борода твоя вчера приходила. Ждала тебя и не дождалась.
— Долго сидел?
— Ага… Я успел выспаться.
— Говорили о чем-нибудь?
— Он говорил, я молчал.
— О чем же он говорил?
— Да все глупости какие-то.
— Ты с ним чаще разговаривай. Он, знаешь, какой умница! Настоящий самородок, талантливый, как бог: в семь дней может мир сотворить, только материал подавай… И какие же он глупости говорил?
— Да все, что тебя любит.
— А ты что?
— А я сказал — было бы за что…
— А потом?
— На диван ко мне подсел и продолжает свои глупости. Говорит, жениться на тебе хочет.
— Правда? — улыбнулась Тоня, покрываясь румянцем.