Пробуждение - страница 17

— Если ты не объединишься с нами, она из тебя кочергу сделает. Советую подумать.

— Да, да, у меня много недостатков, — вздохнул Шульгин и вошел в буфет.

Съев шестнадцать бутербродов с колбасой и для ровного счета четыре с сыром, он сказал «нормально» и поднялся в актовый зал.

Сцена была закрыта бархатным занавесом. На нем прожекторы оставили четыре ярких пятна — два белых, красный и синий. По ступенькам туда-обратно снуют участники художественной самодеятельности.

Едва он вошел в зал, наполеоны поспешили к нему. Они предложили сесть подальше от сцены, чтобы вдали от театральной суеты поговорить о кактусах, мотоциклах и фотоаппаратах.

Поярков действительно был чуточку выше. Он и стоял как-то слишком прямо, будто ему в этот момент замеряли рост. Заметив, что Шульгин посмотрел на его ботинки, быстро заговорил:

— У меня есть двоюродный брат Игорь. Так он живет в одном доме с одним знаменитым стариком. Этот дедуля, закончив петербургскую Академию художеств, всю жизнь занимался тем, что усовершенствовал фотозатворы. Теперь он работает в ГОИ, хочет сделать последний, самый быстродействующий механический затвор. После которого уже никто и никогда не сделает более быстрого.

— А зачем он нужен, когда давно уже имеются электронные фотозатворы? — спросил Достанко и посмотрел на Шульгина.

Они чувствовали, что проигрывают спор, и поэтому делали последние отчаянные шаги, чтобы изменить ход событий.

— На интеллектуальный разговор потянуло? — спросил Шульгин. Он улыбнулся, покачал головой и вышел из зала. Потоптался в коридоре, подошел к двери, на которой висела стеклянная табличка «9-б», открыл. И тут же увидел в самом углу на последней парте маленькую девочку. Одна косичка с красным бантом спереди, другая — сзади.

Девочка быстро приложила к глазам ладошки и отвернулась.

«Плачет, что ли?» — подумал Шульгин, собираясь уйти. Не ушел. Громко спросил:

— Ты чего?

Девочка всхлипнула. Развязала бант, приложила к глазам и снова завязала.

Шульгин приблизился к ней.

— Обидел кто?

— Нет.

— А чего воешь?

— Я не вою… Боюсь.

— Кого?

— Прокофьева…

— Из какого класса?

Девочка подняла заплаканное лицо. Взглянула на Шульгина. Ресницы задрожали, словно бы она собиралась плакать, но вдруг рассмеялась. Ее голос в этом пустом классе был таким звонким и радостным, а в глазах столько удивления, что Шульгин и сам улыбнулся, не понимая, правда, ни слез этой девочки, ни смеха.

— Я это к тому, что, если что, могу с ним поговорить…

— Я так и поняла, — серьезно сказала девочка и кивнула. И тут же захохотала пуще прежнего. Белая коса с громадным бантом запрыгала на груди. Глаза снова стали влажными, но теперь уже не от горя, а от смеха. Покачала головой и назидательно сказала:

— Что ты! С ним нельзя поговорить… Он давно умер, а значит, его нет на свете.

— Кого же ты боишься?

— Играть… Боюсь, что плохо выйдет.

— Ну, иди домой, и все, — разрешил Шульгин. — Хочешь, вместе пойдем? Я тебя до самого дома доведу, а заодно и сам отсюда…

— Нет, я с братом пришла, с братом и обратно пойду. Он тоже в концерте участвует, будет маленьким лебедем… Костю Булышева знаешь?

— Из десятого, что ли? Какой же он лебедь? Он же с меня ростом?

— В том и прелесть, — словно бы задаваясь, сказала она.

— Понимаю, — кивнул Шульгин, хотя ничего не понимал. — Ну, тогда не играй, и все.

Девочка встала из-за парты, пожала плечами, будто ей стало холодно, и тихо сказала:

— Я так не могу… Ведь готовились, на меня рассчитывали… А страх сразу же пройдет, как только сяду к роялю. Я это знаю из опыта.

Услышав такое взрослое слово «опыт», Шульгин с уважением посмотрел на девочку и сказал:

— Понимаю…

Он смотрел на нее и улыбался. И странно, ему захотелось поднять эту девочку на руки и поносить немного среди парт по классу. Он даже представил себе, как он ее носит и как она визжит и смеется от удовольствия.

Шульгин сделал вид, что собирается ее поймать. Но та быстро выскочила в дверь.

Он заперся на стул и сел за парту. Доска была чисто вымыта. Над ней красными буквами на голубой бумаге было написано:

Математический талант — это, прежде всего, напряженный, хорошо организованный труд.