Профессия — летчик. Взгляд из кабины - страница 53

С удовольствием прочитал книгу журналиста В. Овчинникова «Ветка сакуры». Со знанием дела описывает он отношение японцев к красоте, их тонкое понимание прекрасного. Критерии красоты, которые выработали японцы: саби, ваби, юген и сибуй, что приблизительно можно перевести как: красота естественности, красота ветхости, красота незавершенности, а сибуй по нашему можно выразить как «изюминка», хотя и относятся к объекту, но по природе своей субъективны, ибо все же отражают отношение к красоте самих японцев, а не определяют красоту как объективную реальность.

Совершенно неожиданно обнаружил четко данное определение красоты как объективной реальности у замечательного писателя и ученого И. Ефремова в его книге «Лезвие бритвы». Книги под рукой нет, цитирую по памяти, но, думаю, цитирую точно: «Красота есть инстинктивно воспринимаемая целесообразность строения, приспособления к определенному назначению». Вот тут уже что-то есть. И хотя красоту заката по этому критерию не проанализируешь, но многое из того, что создала природа и что сделал человек своим талантом, этим критерием объяснить можно. Выводит Ефремов свое определение, анализируя красоту женщины в историческом плане, исходя от изначального ее предназначения как продолжательницы рода человеческого и стража очага и потомства. Можно, наверное, найти в этом определении и то, как оно выводилось, много «узких мест», но меня оно вполне удовлетворило, так как многое объяснило из того, что было не ясно, а самое главное, позволило применить это определение к красоте техники, в частности, самолета. Известно замечание А. Н. Туполева: некрасивый самолет не полетит. И это были не просто слова. У него в КБ была штатная должность художника, и проектирование самолета он начинал с того, что предварительные его наметки художник обрабатывал, доводя внешний вид самолета до художественного совершенства.

Мне, правда, пришлось убедиться, что по отношению к технике утверждение Ефремова «инстинктивно воспринимаемая» требует уточнения. Инстинктивно воспринимать целесообразность технического решения не всегда удается сразу. Чаще для того чтобы понять до конца целесообразность, а следовательно, и красоту технического образца, нужно знать законы, которые лежат в основе его проектирования. Когда я впервые увидел в воздухе один из самых замечательных наших реактивных самолетов МиГ-15, он мне не показался красивым. Огромный (по сравнению с поршневыми самолетами) киль, на самой вершине которого зыбко водружен стабилизатор, испокон веку прочно покоящийся у основания киля на фюзеляже. «Сучок какой-то» — сказал кто-то из летчиков, также впервые наблюдавших это реактивное чудо. Теперь мне понятно, почему была такой первая реакция: мы не знали сверхзвуковой аэродинамики и примеряли «целесообразность» МиГ-15-го к знакомым дозвуковым законам. Но справедливость определения была очень скоро подтверждена. Когда я изучил те законы, по которым летал этот самолет, все стало на место и красоту МиГ-15-го я полностью воспринял.

Но есть самолеты, которые, я думаю, воспринимаются как эстетические шедевры и непосвященными. В музее авиации в Монино стоит уникальный самолет: к счастью, уцелевший единственный экземпляр сверхзвукового стратегического бомбардировщика М-50, созданного еще в 50-е годы в конструкторском бюро Мясищева. Не нужно быть специалистом, чтобы понять: этот самолет предназначен для полета на огромной скорости. Он подобен стреле, которая ассоциируется в сознании человека, как символ быстроты. В этом самолете удивительным образом сочетаются огромные размеры и тончайшее изящество форм. Тонкий длинный, подобный веретену, фюзеляж, расположен не горизонтально, как у большинства современных самолетов, а задран носом вверх, что даже у стоящего на земле самолета создает впечатление устремленности ввысь, в воздух. Самолет как бы присел и готов через мгновенье, оттолкнувшись от земли мощными ногами-шасси, без разбега, уйти в небо. Шасси у него тоже необычное, так называемое, «велосипедное»: основная часть массы самолета поддерживается одной мощной стойкой, размещенной в середине фюзеляжа. Передняя часть поддерживается высокой более тонкой конструкцией. Равновесие обеспечивается небольшими опорными стойками, размещенными на концах крыла. И крыло необычное — небольшая по площади трапеция, в профиль почти не видна. При этом не возникает ощущения несоответствия между небольшим крылом и огромным фюзеляжем. Видимо, потому, что самолет больше похож на ракету, а мы уже легко воспринимаем, что ракета вообще летает без крыльев.