Прогнать чертей - страница 2
Уста Честных Людей бесконечно кривились бы в гримасе бесконечной боли и бесконечного презрения: «они убивали студентов, девушек, стариков, которые пришли защищать свободу… они расстреляли Правду прямой наводкой… они сожгли Белый Дом, этот символ Нашей Надежды…» С рефреном — «страна, где случилось Такое, не имеет права на историческое существование». «Танки-идут-по-Праге» органично слипались бы в сознании с поджогом Рейхстага[3] и Зимним Дворцом, извечная ненависть интеллигента к «подонкам в форме» нашла бы себе законченное выражение (о, я так и слышу — «вот за эти подворотни, где убивали мальчишек… этого — не забуду, не прощу, бей ментов, спасай Россию»), а Чёрный Белый Дом навеки стал бы запредельно ясным символом поруганной демократии: «Чёрная Книга Коммунизма» выходила бы с его изображением на шмуцтитуле. И т. д.
И, конечно — «после этого с ними нельзя ни о чём разговаривать: только через прицел, только прямой наводкой, не простим, не забудем».
А теперь вернёмся к реальности. В которой события вокруг Белого Дома стали настоящим праздником «российского образованного класса».
Говорилось и писалось на эту тему много. И я не буду утомлять читателя занудным перечислением того, что (а главное — как, каким тоном и какими словами) говорилось и писалось в те славные времена всякими «приличными людьми». Гораздо важнее то, что и сейчас, по прошествии десятилетия, они нисколько не изменили своих воззрений. Те, кто требовал крови, не только не раскаялись, но искренне желают продолжения банкета. Из подписавших знаменитое «письмо 42-х»[4] выразил некоторое сожаление, кажется, только один человек. Остальные хотели и хотят всё того же — и скорбят, что «тогда не удалось передавить всю сволочь разом». Валерия Новодворская до сих пор с ностальгическим умилением вспоминает вспоминает песенку:
Или, как недавно в простоте высказалась одна милая интеллигентная женщина — «Десять лет назад наши танки расстреляли восставшую большевистскую сволочь».
Заметим это «наши танки» — словосочетание, для интеллигента почти немыслимое, оксюморонное. Кажется, ни одно событие в русской истории, в котором участвовали бы танки — включая Великую Отечественную Войну, уже давно проклятую и плюнутую всеми приличными людьми — не вызывало у приличных людей такого восторга, такого умилительного слияния с этими страшными, громыхающими железяками. «Наши танки», «наш ОМОН», всё — наше, всё — внезапно любимое. Только за то, что — «расстреляли большевистскую сволочь», «убивали красную сволочь».
Забегая вперёд, скажу — эпитет «красный» и приравненные к нему прилагательные играют здесь роль маскировочной сетки.
То, что «коммунистическая тема» пристёгнута к апологии расстрела Белого Дома просто за неимением лучшего, отлично знают обе стороны: и те, кто сейчас пьёт «по такому случаю» заправленный ананасом шампусик (или что они там пьют в своих найт-клабах), и те, кто пьёт горькую. Понятно ведь, что никакой «коммунистический мятеж» в классическом смысле этого слова тут и близко не валялся. Или, во всяком случае, «красных» тут нужно понимать очень уж расширительно — как «бедных», «аутсайдеров», «неприспособившихся», ну и до кучи «не смирившихся» с чем-то очень поганым, что творили и творят в Кремле.
Коммунистические лозунги, знамёна и даже слова звучали, но это был как раз тот случай, когда знаки изрядно меняли значения: красный флаг тянул в лучшем случае на метафору, на расплывчатый «символ протеста» (каковым он и был изначально), а не на твёрдое и определённое высказывание типа «мы хотим обратно в XXVI Съезд, верните нам брови Ильича». Чего не было, того не было. Красные знамёна подхватили ровно так же, как защищающийся человек хватает кирпич или лом, не очень-то думая, что созданы они были совсем для других надобностей. Срочно нужны были какие-нибудь подходящие символы, а сочинять их «по всей науке» было некогда. Взяли то, что было — а то, что оно оказалось красного цвета, значит не больше, чем цвет кирпича, за который схватился избиваемый бедолага.