Произвол - страница 16
Солнце клонилось к западу и постепенно из красного становилось желтым, бросая последние лучи на поля и дома. Оно играло на окнах в доме бека, и казалось, будто там, внутри, полыхает пожар. По деревне сновали женщины. Босые, они несли на головах кувшины с водой. Если же у какой-нибудь из них возникала необходимость пройти мимо дома бека, то она непременно надевала лучшее платье.
Сторож вынес из дома бека стулья и поставил их на возвышении, затем — мангал, чтобы сварить господину кофе. К дому бека вереницей потянулись крестьяне, и каждый со своими нуждами и заботами. Но беку, как всегда, было не до них, он решил показать, какой он меткий стрелок. Под одобрительные возгласы собравшихся бек сначала с шестидесяти, затем со ста и, наконец, с трехсот шагов попал в цель из своей французской винтовки. Он так увлекся стрельбой, что застрелил петуха, бегавшего довольно далеко, и барана.
В это время пастухи уже гнали скот с пастбищ в деревню. А бек все продолжал забавляться иностранной винтовкой и хвастаться:
— Нет цели, в которую бы я не попал!
Потом он взял уже другую, с длинным стволом, винтовку и срезал пулей собаку, сопровождавшую стадо коров.
— До чего же вы метко стреляете, господин! — говорил управляющий.
Пастух был вне себя от горя, что убили его лучшую собаку, и остановился, опираясь на палку. Бек стал целиться в палку, но промахнулся и в ярости выстрелил снова. Кровь брызнула из головы пастуха, и тот замертво рухнул на землю.
Бек вскочил как ошпаренный и визгливо заорал:
— Он притворяется, я не стрелял в него!
Крестьяне, староста и управляющий побежали к пастуху. Вскоре, запыхавшись, вернулся староста и доложил:
— Он мертв, мой господин, аллах завершил его жизнь!
— Замолчи! Ни слова больше об этом! Иди заниматься своими делами!
Бек позвал в дом шейха и управляющего, велел похоронить пастуха, а жене его дать четыре мешка пшеницы и двести лир.
— Да поможет аллах его жене! Такова, правоверные, судьба пастуха. Нет бога, кроме аллаха, а аллах велик. Не беспокойтесь, господин, все будет в порядке, — успокаивал бека шейх.
Табор снялся с места, и Нофа, забежав на несколько минут к убитой горем Аюш, с болью в сердце воскликнула:
— Клянусь, никогда больше не буду танцевать в этой деревне! Пусть аллах с миром примет душу твоего мужа и заклеймит ненавистного бека.
А бек в этот час подъезжал к начальнику станции, но застал там только его жену. Женщина пригласила его войти и сразу заметила — бек не в духе. Между прочим, будто о каком-нибудь пустячке, он рассказал, что нечаянно застрелил пастуха. Заночевать у начальника станции бек отказался, сославшись на то, что торопится на прием к французскому советнику.
— Я понимаю, — сказала женщина. — Ты надеешься встретить там жену начальника станции Хама.
— Возможно. Впрочем, я очень устал от охоты на зайцев.
— Может быть, на цыганок?
— Я не намерен шутить. Лучше приготовь мне чашку кофе, и я поеду.
— Неужели из-за какого-то пастуха ты стал так суров со мною? Выпей вина, и все пройдет.
— Нет, только кофе. Этот нелепый случай расстроил все мои планы. Мне так хотелось провести вечер с Нофой и с тобой.
Выпив кофе, бек на прощание поцеловал ее, пообещав в ближайшее дни опять приехать.
Шейх Абдеррахман прочел вечернюю молитву в доме погибшего пастуха. К вдове пришли соседки и вместе с ней оплакивали убитого. Но Аюш была безутешна, и дети испуганно жались к матери.
Шейх все не мог решить, обмывать ли покойника[8], но староста требовал соблюдения всех обрядов. Пусть люди считают, что пастух умер своей смертью, по воле аллаха. Обмывал его сам шейх.
Один из крестьян, копавших могилу, Юсеф, сказал:
— Мы роем могилу не только пастуху, но и самим себе, своему человеческому достоинству. Бек спокойно застрелил бы любого из нас, а потом как ни в чем не бывало пошел бы к своим любовницам.
Когда могилу вырыли, пастуха положили на снятую с петель дверь и понесли на кладбище.
Впереди шел шейх Абдеррахман. Селение оглашали протяжные возгласы:
— Нет бога, кроме аллаха, и Мухаммед его пророк!
Женщины старались помочь несчастной Аюш и взяли на некоторое время ее детей к себе.