Произвол - страница 69

— Боюсь только, мой господин, — сказал лейтенант, — как бы там не начались волнения.

— Надо освободить арестованных в Хаме, — сказала Марлен, — тогда все обойдется. Ведешь аресты в одном месте, выпускай в другом. Тогда восстания не будет…

— Прекрасная мысль, — заявил советник и обратился к советнику города Хама: — Завтра же выпусти заключенных. В Алеппо неспокойно. А когда все утихнет, снова их арестуешь.

Веселье продолжалось. Цыганки-танцовщицы сменяли друг друга. Сильно охмелев, Рашад-бек восторженно смотрел на Гладис, прелестную блондинку. Он даже забыл о Софие. Ночь все провели в гостинице. Утром Марлен позвонила советнику:

— Как дела?

— Все идет по плану.

— Арестованных много?

— Точно не знаю, но думаю, более чем достаточно.

— Надо их неделю подержать, а потом выпустить якобы по ходатайству знатных арабов. Обедаем у меня.

— Лучше у меня. В городе неспокойно.

Утром в Хаме были выпущены все арестованные, в том числе и учитель Адель. Французы пустили слух, будто городской судья добился их освобождения.

У советника в этот день едва не оборвали телефон: богатые горожане наперебой спешили выразить свою благодарность.

После утренней молитвы шейх Абдеррахман сразу отправился к беку, но, узнав, что тот еще не возвращался, возблагодарил аллаха.

Шейх не мешкая побежал к Занубие поделиться своей радостью и сказал, что едет в город.

— Не нужно ли тебе чего-нибудь купить? — спросил он.

— Не нужно, шейх, спасибо, счастливого тебе пути.

По дороге в город шейх задумался о жестокости бека и тяжелом положении крестьян, о том, что Ибрагим мешает беку издеваться над людьми, за что Рашад-бек люто ненавидит его. А Юсефа он побаивается, знает, что тот пойдет на все, если будет задета его честь. Не случайно среди родни Юсефа много разбойников.

Еще не наступило время дневной молитвы, когда шейх пришел на постоялый двор.

— Добро пожаловать, шейх Абдеррахман, — приветствовал его сторож. — Что это вы приехали в такое неурочное время?

— Да вот надо кое-что купить детям и повидаться с хаджи, — ответил шейх.

У лавки кузнеца Халеда шейх увидел учителя Аделя.

— А говорили, что ты в тюрьме, — удивленно произнес шейх, здороваясь с учителем.

— Меня только что выпустили, — ответил учитель, проведя рукой по бритой голове. — Сегодня многих освободили.

— Слава аллаху, что ты жив и здоров!

Адель предложил шейху выпить чаю. К ним подошел сторож и вступил в разговор:

— Это господин бек похлопотал за арестованных перед советником.

— Откуда ты знаешь? — удивился учитель.

— Хаджи мне сказал. Да продлит аллах жизнь бека!

Шейх с недоверием посмотрел на сторожа. Не мог бек хлопотать за арестованных. Он заодно с французами.

Но вслух шейх произнес:

— Мы очень ценим господина бека.

Шейха все время мучили сомнения. Он сочувствовал крестьянам, старался помочь им, но необходимость кормить семью вынуждала его служить беку, во всем угождать ему. Вот и сейчас шейх обратился к учителю с такими словами:

— Господин бек — заступник и благодетель всех бедных и в городе и в деревне.

Халед с удивлением покачал головой:

— Ты что говоришь? Кто это заступник бедных? Расскажи это сторожу, может, через него твои слова дойдут до ушей хаджи, а потом и бека. А нас не обманешь.

— Что же мне делать? — с горечью проговорил шейх. — Я боюсь бека, он способен на все.

Произнося это, шейх покосился на сторожа, что не ускользнуло от учителя, и он заметил:

— Не бойся, никого не бойся. В жизни больше горя, чем радости. Все надо пережить. Тюрьма меня многому научила. Французы пытали нас. Издевались. Они чувствуют себя здесь хозяевами, а нас вообще не считают за людей.

— Тому, кто верит в свое дело и борется за него до конца, аллах всегда поможет…

— Скажи, шейх, зачем ты приехал? — прервал его Халед. — Во время уборки ты ведь всегда в деревне.

Помолчав, тот ответил:

— Мне надо кое-что купить детям и зайти к хаджи одолжить немного денег. — Шейх произнес это, не поднимая глаз, и все поняли, что он что-то скрывает.

— Из-за пустяка ехать по такой жаре в город и обратно? — поразился учитель.

— А я собираюсь здесь заночевать, — ответил шейх и вздохнул. — У меня, может, дело к хаджи.