Прокламация и подсолнух - страница 21
Мороя добродушно фыркнул и придержал ему стремя.
– А фамилие-то твое какое? Чтоб знать, откель такие лихие стрелки берутся!
Парнишка вдруг зыркнул из-под спутанных волос затравленными карими глазами.
– Не спрашивайте. Нет у меня фамилии.
В седло он садился, кусая губы от боли, а рожа его и взгляд Симеону совсем не нравились: ладно, пистолеты перезарядил, но как бы в обморок не сверзился, белый ведь аж до зелени.
– Слышь, Мороя, – негромко позвал он. – Пригляди, чтобы не свалился парень по дороге, – и встал в стременах. – По коням! На заставу! И шевелитесь пошустрее, сучьи дети! И так времени сколько потеряли, а наши там без пороха сидят!
Мало ли что? И боярского этого мальца хорошо бы осмотреть пристально и все-таки выспросить, откудова и вправду он такой взялся, этот Штефан. Без фамилии. И чего это он сказал, что к ним ехал?
Пока же парнишка съежился в седле, больше похожий на стригоя[30], чем на живого человека. Бледный как смерть, морда в запекшейся крови, одежда в клочья... Мороя сторожко держался рядышком, ждал. Подъемы всадники брали шагом, поджидая телегу, тяжело нагруженную бочатами с порохом, а вот на каком-то спуске гнедой у мальчишки тряхнул головой, заторопился, сбился в рысь – и парня как ветром в седле шатнуло.
Симеон почесал затылок: надо было его на телегу, конечно. Но парнишка упрямо вцепился в луку, скрепился, помотал головой. Удержал коня – и снова бросил повод. Мороя догнал, протянул флягу. С такой скоростью парень к заставе двух слов связать не сможет. А, ладно. Поговорить успеется.
Макария недобро косился на спасенного боярского сынка шальным черным глазом. Не любит бояр Макарко! И за дело же не любит! Сестрица у парнишки дюже красивая была.
Симеон вздохнул. А похож Макарко! Руксандра[31] тоже была... Чернобровая да чернокосая, с горячими цыганскими глазами... Боеру приглянулась. Уж поди теперь пойми, то ли не посмела она боярину отказать, то ли и вправду снасильничал он девку. Только боеру-то что, как приехал, так и уехал. А она – головой в колодец, не снесла позора. Макария тогда чуть красного петуха в усадьбу боярину не пустил, едва перехватили. Всю деревню бы под топор подвел. Вот отец его и законопатил в пандуры, от греха. Но не любит Макарко бояр, ох, и не любит!
Мальчишка вновь покачнулся в седле, и Мороя, давно ехавший стремя в стремя, придержал за его за плечи. Спросил что-то вполголоса, парень мотнул головой. Ну и что, что боярин? Дите ведь. Не убивать же только за то, что боярином уродился.
И хоть и хватает среди бояр сволоты, да ведь не все. Вот хоть доктора припомнить, под Видином. Тоже не из простых был, а скольким за его здоровье только молиться! Симеон невольно потер плечо, где с тех пор оставался шрам от турецкой сабли.
Или инженера того русского. Имя и не вспомнить – больно заковыристое, а лицо на всю жизнь не забудется, до того они ему обязаны. Под Раховом парень полег. Молодой еще был, немногим старше Макарки.
Да хоть господина слуджера[32] взять! Кто в войну вспоминал, что Тудор из села Владимир когда-то коз пас в этих горушках? Корпусный командир, с генералами дружбу водит, землей разжился, мельницами, скотиной и солью торгует теперь от себя, не от бояр. Иной бы зазнался – но в усадьбу слуджера Владимиреску стекались крестьяне со всех концов, точно зная, что этот хозяин не обидит. И не к нему ли в отряды сторожей границы законопатил Макарку отец от греха подальше?
Симеон еще раз вздохнул и покачал головой. Молод он еще, Макарко, не понимает. Люди – они все разные бывают. Порой и обездоленный сосед такой сволотой окажется, куда тому боярину!
Он еще раз посмотрел в сторону спасенного мальчишки. Тот почти лег на шею коня, но когда Мороя потянулся поддержать, выпрямился, хоть и с явным усилием, тряхнул головой.
Упертый. Если б из отряда был – сказал бы, что толк с мальца будет.
А потом впереди завиднелся пост, повеселевшие лошади прибавили шагу, а высоко на галерее уже топорщились черные усы Йоргу, и Симеон невольно заулыбался. В Клошанях они не задержались ни на минуточку, но эта старая придунайская селедка непременно разворчится, что их разве за смертью посылать, и что едва ли не вся османская армия могла бы просочиться через их заставу, а у него, у Йоргу, пороху на один выстрел...