Проклятье на последнем вздохе или Underground - страница 14
— Наталья, ты чего чураиси нашей компании, аль мы рылом не вышли? — дед хитро скосил на насупленную Наталью свои подслеповатые, бесцветные глаза.
— Да иду я, дед, — нехотя повернула в их сторону Наталья, подумав про себя: да не очень вы мне и нужны — то были!
— На — ка вот возьми деткам своим сахарку, — дед Кузьма быстро сунул Наталье в карман, смятый бумажный кулечек. — Это я у дочи своей экспроприировал. Ей все одно не в коня корм. Жреть, жреть, а всё худая как вобла. Видать кишка у ней сильно прямая.
— Бери, — посоветовала Лизавета, блистая белозубой улыбкой. — Пользуйся моментом, пока дед на свою дочу зол, за то, что она в одну харю бутылку водки выхлестала.
Сама она видно не раз пользовалась такими моментами без зазрения совести.
— Спасибо, дед. Добрый ты. Дай бог тебе здоровья и долгие годы, — расчувствовалась Наталья. — А саму — то на завтра что осталось?
— Эй, милая, завтра будет день и будет пища: попищим, попищим, да и спать ляжем.
— Ладно тебе, дед, не гневи бога! — хмыкнула Лизавета. — Пока Аська твоя в магазине работает, вам грех пищать!
— Вот я и говорю, — дед заметил свою бабку, наблюдавшую за ним в окно. — Пока я тут по тебе сохну, бабка моя в избе кашу трескает, аж отсудова слышно, как у ней за ушами пищит!
Довольная таким вниманием Лизавета весело рассмеялась, а бабка в окне подслеповато прищурила глаза, пытаясь разглядеть причину её веселья.
Наталье даже стало немного неловко и она, ещё раз поблагодарив деда, повернулась было к своей калитке.
— И тебе, девонька, не хворать, — гордо разулыбался ей в след дед почти беззубым ртом. Дома — то, поди, его не очень ценили, а доброе слово оно и кошке приятно. И настроения у деда заметно прибавилось.
— Ой, а кудай — то я собирался итить? Запамятовал чтой — то, — раздухорился дед Кузьма, — Никак к тебе, Лизавета, хотел зайтить?
— Ох и насмешник ты, дед, — подыграла ему Лизавета, бессовестно строя деду глазки и кокетливо кутаясь в свой цветастый полушалок.
— Плохо ж ты меня знаешь. Я ж к тебе на полном серьёзе, — продолжал ёрничать дед.
— Погоди, вернется мой Тимофей и задаст тебе по первое число, — шутя, пригрозила Лизавета деду.
Услышав угрозу Лизаветы, Наталья остановилась возле своей калитки и усмехнулась, хотя сейчас ей было не слишком весело.
— Ой, ой, он всё одно не поверит, что такая краля без его никого не охмурила, — подмигнул дед Наталье. — Верно я толкую?
А Тимофей слегка ослеплённый, нависшими над окопом, грозными отполированными гусеницами немецкого танка, в тот момент вспомнил Лизавету, её красную шаль и обворожительную лукавую улыбку. И ещё он понял, что этот проклятый танк, перевалившись через его окоп, попёр к Лизавете и к его детям. Дальше его остановить было уже некому.
Улыбка Лизаветы поблекла и сделалась испуганной.
Cилясь преодолеть тупую боль в животе, внезапно возникшую от страха, Тимофей подхлёстывал себя мыслью о том, что, если не он, то кто? Живых в окопе почти не осталось.
Танк выстрелил. Сквозь летящую, развороченную снарядом, землю Тимофей заметил перекошённое лицо, падающего солдата с осколком в спине.
— Врёшь, сволочь фашистская, не пройдёшь, — процедил Тимофей сквозь зубы. Он знал, что сзади танка идут немецкие автоматчики. Но и понимал, что танки он не пропустит.
Переждав страшный металлический скрежет над своей головой и резко стряхнув с себя обсыпавшуюся землю, он нащупал рукой гранату и полез вверх, вслед за танком.
На краю окопа Тимофей изловчился и швырнул гранату в танк. Треск автоматной очереди заставил его по — кошачьи нырнуть в окоп. Больно дёрнуло щёку. По лицу и по шее потекла тёплая струйка. Но Тимофей её не почувствовал.
Рядом рвануло с такой силой, что вдавило тело и по согнутым спинам и головам оставшихся в живых красноармейцев застучали падающие комки замёрзшей земли. И опять взвивавшиеся вверх земляные вихри, глушили уши громом и пугали удушьем.
Тимофей уже не различал грохота боя, смешавшегося в сплошной гул и скрежет. Раздавив гусеницей, оставшуюся без орудийного расчёта, пушку, к окопу приближался второй танк. Тимофей уже видел впереди себя его мощную сталь, надвигавшуюся на его несоизмеримо хрупкое в этом поединке тело.