Проклятье Победителя - страница 22

— Да, да, — ответила Кестрел. — Вы оба — прекрасные льстецы. А теперь делайте ставки.

— Нам нужен четвертый игрок, — заметил Беникс. В «Клык и Жало» играли вдвоем или вчетвером.

Не сдержавшись, Кестрел бросила взгляд на стоявшего неподалеку Арина, который рассматривал сад и дом за ним. Со своего места он, должно быть, видел карточки Айрекса и Ронана. Однако не ее. Кестрел задалась вопросом, что он понял из игры, если вообще следил за ней.

Будто почувствовав ее взгляд, Арин посмотрел на нее. Его глаза были спокойными и равнодушными. Кестрел не могла ничего по ним прочитать.

— Тогда, я полагаю, наша игра окончена, — сказала она оживленным голосом двум лордам. — Присоединимся к остальным?

Ронан собрал золото в кошелек Кестрел и надел бархатную петлю на ее запястье, без нужды разглаживая широкую ленточку, пока та не легла на кожу Кестрел без единой складочки. Он подал девушке руку, и она приняла ее, положив свою ладонь на прохладный шелк его рукава. Беникс встал рядом, и все трое направились в самое сердце жужжащего празднования. Кестрел скорее почувствовала, чем увидела, что Арин шевельнулся и последовал за ними, как тень от стрелки солнечных часов.

Именно это он и должен был делать как ее свита на пикнике леди Фарис, и все же Кестрел испытывала неприятное чувство, будто за ней следят.

Она отбросила эту мысль. Все дело заключалось в продлившемся после игры в «Клык и Жало» с Айрексом неудовольствии. Что ж, молодой лорд сам был виноват в своем поведении. Он вторгся туда, куда его не приглашали. Сейчас же он, судя по всему, нашел утешение, сидя у ног Джесс и прекрасных дочерей Сенатора Никона. Оттенки розового, красного и оранжевого являлись в этом сезоне писком моды, а юбки дам были сшиты из тонкой ткани для вуалеток. Лужайка леди Фарис выглядела так, будто трава заманила в свои объятия закатные облака и те остались висеть прямо над ней.

Кестрел провела Ронана туда, где сидела, попивая воду с лимоном, хозяйка празднования, а ее сын ползал рядом по траве под бдительным взором раба. Около Фарис отдыхали несколько молодых людей, и, подходя ближе, Кестрел сравнивала круглое лицо ребенка с лицами фаворитов Фарис, пытаясь найти сходства.

— …разумеется, это самый ошеломляющий скандал, — говорила Фарис.

Кестрел почувствовала, как пробудилось ее любопытство. Скандал? Если его подоплека была любовной, девушка готова была повысить свое мнение о Фарис. Лишь женщина со стальными нервами станет сплетничать о неосмотрительности других, в то время как результат ее собственной хихикал рядом и хватался за траву крохотными кулачками.

— Я люблю скандалы, — сказал Ронан, пока он, Кестрел и Беникс садились.

— Еще бы, — заметил Беникс. — Ты вечно становишься их причиной.

— Хоть и не тех, которых я бы желал, — улыбнулся Ронан Кестрел.

Фарис хлопнула его по плечу веером. Этот жест мог бы показаться выговором, но все окружающие знали, что леди поощряла молодого человека продолжить остроумную кокетливую болтовню, которая станет успехом празднования — но лишь в том случае, если комплименты будут сыпаться в сторону хозяйки.

Ронан тут же похвалил платье леди Фарис с его глубоким декольте и рукавами с прорезями. Он восхитился украшенной драгоценностями рукояткой ее кинжала, который был заткнут за пояс, как полагалось носить оружие дамам.

Кестрел слушала. Она в очередной раз заметила, что комплименты ее друга являлись всего лишь искусным притворством. Они были бумажными лебедями, хитрость исполнения которых позволяла им продержаться несколько мгновений в воздухе. И ничего более. Кестрел почувствовала, как что-то внутри нее ослабло. Однако она не знала, было ли это напряжение, превратившееся в облегчение, или надежда, сменившаяся разочарованием.

Она сорвала с лужайки дикий цветок и протянула его ребенку. Тот схватил подарок и с благоговением в темных глазах уставился на лепестки, смявшиеся в его ладони. Когда он улыбнулся, на одной его щеке образовалась ямочка.

Лесть Ронана побудила остальных присутствовавших молодых людей начать состязание в искусности комплиментов, поэтому Кестрел пришлось подождать некоторое время, пока разговор не вернулся к своей сути — скандалу.