Прокурор Никола - страница 10

– Не буду.

– Ну и ладненько, – набивая себе папироску, согласился с Пашкой гость. – А в тюряге кто не был? Только легавые. Там народ хороший обитает. На воле не лучше.

– Скажешь тоже, – Дубок опять зло сплюнул на песок.

– Не веришь? – сняв очки, блаженно затянулся папироской гость, впервые глянул на Пашку внимательней и протянул ему курево. – Дерни.

– Сказал же, не хочу, – отвел руку тот.

– Какой-то ты недоверчивый.

– При рождении уронили.

– Говорил мне Костыль про твоего отца…

– Че говорил?

– Не чекай. Намекал, что сговоримся.

– Ну так толкуй! Что за дело-то? – насторожился Пашка. – Чего за нос водишь?

– Ты прямо ежик, братан, – хлопнул по плечу Дубка гость. – Ну да ладно, водичкой поливать будем, отойдешь. А нет – вон сколько воды-то кругом. Хватит на ежиков, а?

Незнакомец растопырил хищные, прозрачные до костей белые пальцы, поднес к лицу ладонь и уставился сквозь пальцы на речку.

– Колючки у ежей-то расползаются в воде. Когда их топят. Не слыхал?

– Слыхал.

– Вот и ладненько. Смекаешь, гляжу.

– Ты о деле-то? Что Костыль передавал?

– Вот. Уже меняешься на глазах. Это хорошо. Усваиваешь с лету, – похлопал гость Дубка по плечу. – Зови меня Сергеем Николаевичем. Если больше нравится – можешь просто Серегой. Я молодой еще.

Он совсем развеселился, снял кепчонку с головы, ловким кивком хулигански сбросил солнцезащитные очки в платок между ног. Вместо смеха закашлялся натужно, до выпученных глаз и вязкой слюны во рту, которую тягуче отплевывал.

– Че? – уставился Пашка на тощую грудь, татуированную церковными куполами и крестами. – Застудился? Или как?

– Для Костыля я Хрящ. Усек? – не отвечая, нагнулся Серега к уху Дубка, подавив, наконец, кашель. – Погостить к вам приехал. Грудь вот подлечить на южном солнышке. Лечат у вас мою болезнь? Слыхал?

– Не знаю. Брешут всякое.

– Лечат. Только собак надо жрать. Пожирней, – и он хохотнул зло. – Но я собак не любитель. Я по другой части.

Он перевел дух и опять потянулся к Дубку.

– На людях величай Сергеем Николаевичем. И шкетам скажи.

– А дело?

– А дел никаких. Сплошное лечение.

– Это как?

– А вот так, – откинулся совсем на кучу песка Серега. – Сомлел я тут совсем.

Он быстренько начал стаскивать с себя рубашку, но та не поддавалась, надо было подняться, освободиться от штанов.

– Ну-ка, братва, помогай! – глянул Серега на Пашкиных дружков, и те бросились наперегонки подымать под руки тощего с кучи песка, мигом сняли ему рубашку и застыли, ожидая дальнейших распоряжений.

– Развесьте вон там, – кивнул гость на ближайшие кусты и натянул кепчонку на голову, а очки на нос, закрыв пол-лица. – Пущай просохнет. Да найдите какую-нибудь посуду спину мне поливать водицей. Взопрел весь.

Дружки рванулись к речке. Когда они отдалились, Серега лениво огляделся и глаза закрыл, успокоившись на солнце, засопел, вроде засыпая, но длилось это недолго. Спать ему явно расхотелось, он снова уставился на речку, словно впервые увидев ее и весь остров, пока не остановил взгляд на купающихся поодаль двух юнцов, явно не из Пашкиной компании. Один, ловкий и крепкий, стоял по пояс в воде, а второй раз за разом взбирался ему на широкие плечи и головой прыгал в воду. Получалось у них это впечатлительно еще и потому, что прыгун успевал крутануть красивое сальто. Эти-то трюки как раз и привлекли, по-видимому, внимание гостя, как, впрочем, и многих пацанов из Пашкиной компании, бросившихся к воде и окруживших прыгунов.

– Твои? – кивнул в их сторону гость.

– Не. Попцы.

– Чего?

– Ну, не совсем. Дразнят их так. Братья Мунехины, Донат и Игнашка.

– Во! Действительно поповское отродье! Имена-то какие!

– Это отец у них при церкви. И еще дворником.

– Дворником? Поп?

– Что-то делает там. Старосте помогает, а сам работает дворником. Недалеко от меня живут. Наши. Косинские.

– Косинские?

– Но они с нами не якшаются. Их отец порет, если увидит.

– Бугаев таких! Как он справляется?

– Послушные. Мисюрь им только крикнет, враз как миленькие бегут.

– Мисюрь? Что за имя? Еврей, что ли?

– А кто их знает. Давно живут. Вроде наши. Матери нет. Умерла.

– Еврейское имя.

– Евреи, татары, персюки. У нас, знаешь, сколько этого народа. Вон пацан, гляди! Среди моих. Черный, как эфиоп.