Промелькнувшие годы - страница 11

Все это шло мимо Антонины Львовны. Ее раздражали эти безличные встречи гостей, среди которых появлялся и Константин Сергеевич. Надо было выйти из безличности, из вежливой — общей ко всем — радушности...

Она написала ему письмо, где все сказала. И просила встречи.

Письмо, как каждое любовное письмо, подействовало сильнее, глубже, чем объяснение. Костя Сазонов в первый момент испугался обрушившегося на него чувства. В его жизни ничего подобного не было — он никогда не получал таких писем, но знал, что они бывают. И вот оно пришло. И он принял это за то настоящее, что бывает редко, может быть, однажды. То, что она значительно старше его, не смутило Костю: в его возрасте лестна бывает любовь пожилой женщины... И вот даже благородство с ее стороны:

«Я старше вас,— писала Антонина Львовна в конце письма,— и через пять лет я буду совсем пожилая женщина, и потому я не связываю вас на дальнейшее, но это время пусть будет нашим — дорогим, безумным, любимым...»

— Прошел только год,— Антонина Львовна легла на подушку, положила полные руки под голову, — и нет его!.. Бросил... Просто бросил!.. Да... Не те люди были в моей жизни. Я ли других не нашла, или они меня... Ну, спать! — спохватилась она.— Смотрите, уже утро!

Варя видела со своего дивана, что Антонина Львовна не изменила позы. Так и лежала: руки — под головой, открытые глаза — на люстру со стекляшками. В предутреннем свете люстра казалась тусклой, пыльной, какой-то увядшей. Не было ночного, теперь уже вчерашнего! «И радуги на снег наводят». Да и услышанное было совсем не то, что Варя ждала... Ну, сейчас горе от любви, а до этого-то ведь от нелюбви!.. Так какое же это горе. Только одно — никого рядом нет, и старость...

— Мы проспали до вечера,— рассказывала Варя Кутафина подругам по общежитию.— Когда встали, Антонина Львовна не отпустила меня: принялась готовить завтрак... хотя, вернее, ужин. А потом, чтобы рассеяться, пошли в кино, а потом я села в трамвай и приехала сюда.

— Нет, ты скажи,— строго спросила Варина подруга, тоненькая белесая Наташа,— что ты ей на все, на всю ее жизнь ответила? Что сказала?

— Ну что я ей могла сказать! Жизнь у нее прошла впустую. Она ничего в жизни не делала и ничего делать не умеет, а кто ее, старую, теперь замуж возьмет!

— Ну вот глупости! — вступилась Лида.— Есть случаи, когда даже пятидесятилетние замуж выходят!

— А Наумов! — вспомнила маленькая Тася и отстранила подруг.— Ты говорила, там какой-то при тебе Наумов был! Кто, что он?

— Я не спросила... неудобно.

— Нет, погоди!.. Значит, ты,— хмурясь, допытывалась Наташа,— значит, ты с ней согласилась? Да?

— Я не согласилась! Она сама людей оставляла, какое же у нее горе. Но мне ее просто жалко было. Ну я, правда, сказала, что и до сих пор в каждой девушке живет это желание: выйти замуж и ничего не делать.

— Так ты и смела заявить — «в каждой»?

— Я тебе говорю: уж очень она жалкая была! И я сказала, чтоб ее успокоить... Ну, что она не одна такая... И теперь еще такие встречаются...

— «Встречаются» — это одно! — Наташа наставительно подняла палец.— А «каждая» — это другое!.. Ну, ты одевайся, скоро на лекции.

Странное дело! И вечером, придя с занятий, управившись с домашними делами, девушки из комнаты номер пять снова заговорили об Антонине Львовне. Маленькая; подвижная Тася — самая любопытная, самая охочая до всяких случаев и происшествий — наивно спросила Варю:

— Ну, а дальше-то что будет?

Девушки вокруг дружно заулыбались, засмеялись, понимая, что легкомысленная Тася (а ее считали такой) ждет каких-то новых событий. Но та стояла на своем:

— Ну, как же так! — Тася разводила руками.— Где-то на Кировской лежит всеми брошенная тетя — старая, ничего не умеющая... Ну, пусть она сама себе испортила жизнь, но мы-то...

Варя, присев перед своей тумбочкой, приводила ее в порядок — вчера, в поисках причин ее исчезновения, тут все переворошили. Услышав Тасины слова, она тотчас представила комнату с тяжелыми драпри на окнах, люстру с радугами, важный, на ножках термометр и на диване — да, одна, оставленная, плачущая Антонина Львовна...