Промелькнувший метеор. Книга 1 - страница 10

стр.

Кто они, ее дети? Самый старший — Аблай. Он рожден на следующий год после замужества. Аблай — грозное и громкое имя. Женщины ханской ставки, чтившие память своего знаменитого деда, даже не осмеливались так называть мальчика. Он был для них только Абеном.

Казахи говорят:

Отец ли отец — не отцу это знать.
Кто детям отец — знает в точности мать.

У Айганым не было ни тени сомнения, что ее Абен — сын Вали. Но аульные сплетники со дня его появления на свет тешили себя разными непристойными догадками. Они прекратились разве только со смертью отца. Подростку шел тогда тринадцатый год. Неожиданно все увидели, что он напоминает Вали и крупным телом, и вялостью движений и робким характером. На первом поминальном тое один из аксакалов — старейшин предложил благословить Абена. Может быть, и он будет ханом. Это не очень решительное предложение сразу же отвергли другие уверенные голоса. Мол, что ты на рост смотришь, ты загляни в его мысли. Он еще ребенок, к тому же несмелый. Разве он сможет стать во главе наших родов?

Второй сын Айганым — Абильмамбет — родился в 1810 году. Его обычно называли Мамке. Мальчиком и подростком он ничем себя не проявлял, а юношей присоединился к отрядам Кенесары и погиб в одной из схваток.

Третий сын — мы с ним еще не раз будем встречаться на страницах нашего повествования — получил имя Шегена. Оттого ли, что он был недоноском и пролежал сорок дней в лисьем треухе — тымаке, подвешенном к решетке юрты, то ли от самой природы, но и роста и тела он не набрал. Таких крохотных людей казахи считают изворотливыми и коварными. Качества эти с избытком проявились и в Шегене. Сызмальства он был забиякой и пустословом. Злости было в нем хоть отбавляй. Его даже прозвали Шитырлак Шепе, лопающийся от злости Шепе. Со временем слово Шитырлак отпало. Когда произносилось: «Это опять проделки Шепе», — все понимали, о ком идет речь. У него были рыжеватые волосы, прозрачные, с голубизной, глаза, вздернутые ноздри. Те же аульные сплетники говорили, что Шепе точно изо рта рыжего Сартая выпал, — так на него похож…

Четвертый сын Айганым — Чингиз родился за четыре года до смерти отца. С малых лет он подавал надежду стать настоящим джигитом.

Вы только всмотритесь в него, говорили о мальчике. И поступки его разумны, и, дескать, играет он не как все, и даже походка у него особенная, и речь приятная. Ему предстоит в будущем владеть Черным шаныраком.

Сама Айганым выделяла Чингиза из среды своих детей. «Лишь бы ты рос здоровым, мой жеребеночек, — шептала она над его постелью. — Вырастешь, хозяином орды станешь. Тогда и я умереть смогу спокойно…»

Уже в год своего появления на свет Чингиз был отмечен особым вниманием. В доме Вали тогда гостил старший брат Айганым Пырали-ишан. Их отца, благочестивого Саргалдака, к тому времени не было в живых. В окрестных аулах уважение вместе с ореолом святости перешло теперь к Пирали. Правда, он не был так образован в мусульманском духе, как отец, но — утверждают — дар предсказателя полностью перешел к нему по наследству. Он, верили в аулах, знал такие заклинания, что мог прогонять шайтана с неба и сворачивать в рог недобрых духов на земле. Его благословения приносили удачу, его проклятий боялись как божьей кары.

В доме Вали, в Орде, Пырали окружали почетом и лаской. Когда Айганым родила сына, Вали попросил ишана дать мальчику имя.

Пырали внимательно посмотрел на младенца-племянника, воздал хвалу родителям и всем именитым людям, которые были в доме. Собрался с мыслями, заговорил медленно и значительно:

— Сон я видел недавно. Саргалдак, мой священный отец, приходил ко мне. Сказал, скоро родится мальчик и повелел дать ему имя Чингиза. Я спросил священного отца, в чем значение этого его повеления. И Саргалдак ответил: «Начальный хан — Чингиз и последний хан — Чингиз. Вся сила первого Чингиза сосредоточится в нем, в моем внуке».

Как могли не верить словам Пырали и родители и все, кто был здесь в этот час? Как мог рассказ о вещем сне прорицателя не обойти степные аулы? Малыш, нареченный теперь не только дядей, но и людской молвой последним Чингизом, привыкал и к ласкам родителей и к почтительности посторонних.