Прометей раскованный - страница 14

стр.

А Энрико замыкался в себе и мрачнел. Он без охоты позировал налетавшим отовсюду репортёрам, а если и попадал в группу фотографируемых, то прятался за чьими-то спинами. Лаура вдруг обнаружила, что конгресс Сольвея, знаменовавший международное признание научного значения Энрико, причиняет ему скорее досаду, чем радость. Она пыталась допытаться, что с ним, но Энрико отмалчивался или раздражался.

И только здесь, в Доломитовых Альпах, в тихие вечера, когда Нелла спала, а она с Энрико выходила погулять на ночном воздухе, Лаура стала понимать, какое недовольство собой породил в нём Сольвеевский конгресс. Он и вправду безмерно устал от своих исследований, но странной усталостью. Она показалась Лауре надуманной. Энрико изнемог не от умственного напряжения. Он устал от своих успехов. Его не устраивала приобретённая известность. Он страдал от того, что превратился в научное светило. Он светил отражённым светом, вот что его угнетало. Ему тридцать два года, Вернер Гейзенберг в этом возрасте стал нобелевским лауреатом, а он, Энрико? Что он? Он поднимается на горные вершины  науки, всё верно, но по тропкам, проложенным другими.

Они шли по тёмной улице горного посёлка, когда Энрико впервые заговорил о том, что его тайно мучает. Они остановились на краю обрыва. В тёмной глубине призрачно сияли снега, завалившие ущелье, сумрачно посверкивали грани ледника. Над головой перемигивались мохнатые звёзды, на юге поднимался огромный Орион — ещё нигде Лаура не видела такого яркого неба. Но она не поднимала головы. Звёзды отвлекали от серьёзного разговора. Она старалась переубедить Энрико.

И она с волнением говорила о том, что он напрасно умаляет свои свершения. Разве ещё студентом он не стал самым крупным знатоком теории относительности в Италии? Разве его, как молодого выдающегося учёного, не послали стажироваться в прославленный Гёттинген к Максу Борну и Джеймсу Франку? И разве на его первые работы не обратил внимание Пауль Эренфест? И разве Эренфест не пригласил потом Энрико к себе в Лейден? И разве теория, разработанная Энрико, не называется теперь «статистикой Ферми»? А то, что он известен как один из лучших знатоков квантовой механики на всём земном шаре! Молодые учёные называют Энрико «папой», ибо считают его в науке непогрешимым, как римского папу в богословии,— это ли не признание? Чего ещё желать?

— Ты просто очень устал,— говорила она.— Тебе надо отдохнуть от науки, несколько месяцев, а то и лет заниматься одним преподаванием.

Он любовался Орионом, всё выше поднимавшимся на бархатно-тёмном небе, озарённом лихорадочно пылающими звёздами. В углу Ориона сверкал красноватый Бетельзейзе, на другом углу звёздного четырёхугольника исторгался ослепительно белый Ригель, цепочка прекрасных звёзд перепоясывала туловище древнего беотийского охотника Ориона, сперва ослеплённого и убитого завистливыми богами, а после смерти вознёсшегося на небо прекраснейшим из созвездий. А левее и ниже Ориона блистала, переливалась, мятежно меняла свои цвета первая звезда неба — изумительный Сириус. Энрико думал о том, что мог бы стать таким же Сириусом на небосклоне науки, а не стал. И, может быть, уже не станет! Тридцать два года есть тридцать два года. Истинные гении в таком возрасте завершают, а не начинают.

И так как он был до педантичности последовательным, то не ограничился тем, что высказал Лауре свои печали, но опроверг каждое её утешение, горячим её доказательствам противопоставил холодные аргументы.

Да, конечно, ещё студентом он напечатал много работ по принципу относительности, около двадцати исследований по этой теории он мог бы насчитать за собой сегодня. А что толку? Разве хоть одна из его статей может быть поставлена вровень с работами самого Эйнштейна? Правильно, его когда-то премировали за успехи в учении годичной командировкой в Гёттинген. Но он потерялся там среди крупных фигур, его никто не заметил в кругу блистательных Борна и Франка, Паули и Гейзенберга, Иордана и Дирака. А в статистике, носящей его имя, он с успехом применил к некоторым атомам «запрет» Паули, по которому каждый электрон имеет своё особое квантовое состояние. Но «запрет» придумал не он, это гениальное открытие Паули, он только воспользовался чужой идеей, хотя и вполне мог бы совершить такое открытие самостоятельно!