Прометей, том 10 - страница 4

К ней же обращены прощальные строки:

В первые дни ноября, только что закончив главу первую «Онегина», поэт пишет вторую, пишет «с упоеньем», «что уж давно со мной не было», признаётся он в черновике письма к Вяземскому (XIII, 382).

И тут перед ним возникает облик Воронцовой. Он рисует её полуфигуру — в открытом платье, с локонами надо лбом и у ушей[9].

Позднее, вероятно уже после обновлённых впечатлений, когда она вернулась к общению с людьми, Пушкин набрасывает её новые изображения[10]. Вот голова её. Еле намечена улыбка. Рядом — профиль, неудавшийся, он зачёркнут. Ниже — поясной портрет — она в чепце, в шали, накинутой на плечи. Лицо строгое[11].

Не её ли профиль, опять неудавшийся и тут же перечёркнутый, находится на листе, на котором Пушкин нарисовал четыре портрета одной и той же прекрасной женщины[12]?

Постоянно бывает Пушкин в доме у Воронцовых, среди её гостей (она и муж её принимают гостей каждый у себя), ежедневно обедает у них — «в столовой к обеду сходились вместе»[13].

Впечатления от Воронцовой по-прежнему отлагаются в рисунках Пушкина. Она угадывается в женской фигуре, изображённой со спины[14].

На одном из листов тетради мы видим целую россыпь её портретов[15]. Лицо, голова, профили, плечи с ожерельем на шее… Образ её преследует его. Он хочет удержать её черты в сознании, на бумаге. В иных профилях ему удаётся передать обаяние её женственности.

Здесь ритм работы нарушается. Заключительные строфы главы второй — это уже не единый поток, а разрозненные четверостишия[16]. Искусство отступило перед мечтаниями, поэзия — перед графикой.

Тут же среди черновиков романа рождается стих:

Поэт преобразует его в двустишие:

Иной предположит, что, быть может, оно имеет отношение к дальнейшему развитию «Онегина»[17]. В ранней стадии романа автор думал, что Евгений влюбится в Татьяну с первой встречи. В черновых рукописях главы третьей есть такая строфа:

Не говоря уже о том, что маловероятно, чтобы поэт так заблаговременно, так изолированно сложил бы эти два стиха для размышлений Онегина, — похожа ли на краткие, точно бы вырванные из живой речи, иронические реплики Евгения раздумчивая интонация этого двустишия?

По интонации оно близко лирике Пушкина, и становится ясным — это личное ощущение поэта, набросок к лирическому стихотворению. Оно и влилось впоследствии — в несколько изменённом виде — в стихотворение «Признание»:

А если так, то можно ли сомневаться, что это первое выражение новой влюблённости связано с той женщиной, портреты которой так настойчиво рисуются вслед за двустишием[20].

Здесь же, с краю листа, — профиль Воронцова, отлично поддерживаемый воспоминанием о нём современника: «В нём, воспитанном в Англии чуть не до 20-летнего возраста, была „вся английская складка, и так же он сквозь зубы говорил“[21], так же был сдержан и безукоризнен во внешних приёмах своих, так же горд, холоден и властителен, „in foro interno“[22], как любой из сыновей аристократической Британии. <…> И наружность его поражала своим истинно барским изяществом. <…> Есть известный его портрет (весьма искусно воспроизведённый гравюрою), писанный знаменитым английским живописцем чуть ли ещё не до 1820 года; граф Воронцов сохранял с ним сходство до поздних лет. <…> Высокий, сухой, замечательно благородные черты, словно отточенные резцом, взгляд необыкновенно спокойный, тонкие, длинные губы с этою вечно игравшею на них ласково-коварною улыбкою…»