ProМетро - страница 19

– Мамонтенок, я же сказал, – недоуменно ответил Игорек. – Просто мамонтенок. То есть, сначала я хотел его как-нибудь назвать, но потом передумал. Боялся слишком сильно к нему привязаться. – И продолжил после небольшой паузы, чуть тише, – Только… боюсь, я все равно уже к нему привязался.

Внезапно тамагучи у меня в руке громко и противно запищал, а в следующую секунду я с удивлением обнаружил, что моя рука уже пуста. Я не успел заметить никакого движения со стороны Игорька, однако оно, судя по всему, все же имело место: желтый овалоид игрушки был уже у него. Лицо мальчика в этот момент выражало предельную сосредоточенность, а большой палец правой руки со сверхъестественной скоростью носился над кнопками, вводя в примитивный электронный мозг игрушки непонятную мне программу. Сейчас Игорек напоминал сумасшедшего хакера из какого-нибудь фантастического фильма, который с ловкостью кибера насилует клавиатуру своего «Ньютона», стремясь через встроенный радиомодем вломиться на главный сервер вражеской базы.

Ну и реакция все-таки у парня!

– Все! – Игорек откинулся на спинку сиденья и радостно доложил: – Два гамбургера ему скормил!

– Да чего ты так дергаешься? – несколько грубовато спросил я. – Потерпел бы твой мамонт пару секунд, ничего бы с ним не случилось.

– Ничего вы не понимаете! – внезапно расстроился Игорек. – Все вы…

– Да ладно, не обижайся!

Мальчик сидел молча, насупившись. Игрушку он убрал обратно в карман.

Поезд начал замедлять ход, останавливаясь, скрипящая темнота за окнами сменилась ярким освещением потолочных светил.

– Ну ладно, – сказал я, поднимаясь. – Пока, Игорек! – И еще раз повторил, как будто это имело для меня какое-нибудь значение. – И не обижайся, ладно?

Игорек неопределенно кивнул.

Под затихающий шум колес я подошел к последней двери последнего вагона, при выходе из которой пассажиров обычно призывают быть особенно осторожными.

Кто-то из моих предшественников, в меру остроумный, хотя и вряд ли оригинальный, слегка модифицировал текст стандартного предостережения, написанного на дверном стекле. Несколько белых трафаретных букв было прокорябано чем-то острым, и теперь надпись читалась как

Поезд остановился, двери передо мной разошлись в стороны, как ножи хлеборезки, и я… остался в вагоне.

Я не узнавал эту станцию. Но точно знал, что это – не «Новослободская»: другим был цвет стен, а главное – не было колонн с витражами, делающих эту станцию уникальной в рамках московского метрополитена.

– расставил все по своим местам неприятный, но ставший уже почти родным голос.

Ну и названьице! Это сколько же в нем букв? Двадцать? Нет, даже двадцать одна! Пожалуй, самое длинное название станции в московском метро. Я имею в виду – среди названий, состоящих из одного слова.

А вообще, последнее время новые станции на кольце появляются как грибы после дождя. Ведь вроде бы совсем недавно никакой «Сходненской» здесь не было, а теперь вот еще и «Шарикоподшипниковская» добавилась. И кому она, интересно, была нужна? Так скоро через каждые сто метров станций понатыкают. А потом, говорят, и второе кольцо через окраинные станции проведут. Типа МКАД будет, только под землей.

Двери сомкнулись, словно строй солдат на плацу, и поезд плавно потек дальше. Последним, что я успел заметить на платформе, была девочка со связкой из трех воздушных шариков: пары круглых и одного в форме сердечка. Тонкая связь между шариками в ее руке и шариками в названии станции показалась мне настолько занятной, что я позволил себе слабую улыбку.

Вместе с наступившей при въезде в тоннель темнотой пришел характерный шум. Стук, свист, скрежет, стон… Что там еще есть на «с»? «И смерть, и ад со всех сторон!..» У меня этот неприятный скрип, от которого мурашки пробегают по спине, а челюсти сжимаются сами собой, вызывает устойчивую ассоциацию с Фредди Крюгером, который, свесившись с крыши вагона, водит своими когтями-лезвиями по стеклу. Звук соприкосновения окровавленного железа с пыльным стеклом получается такой… ну, такой, к какому мы уже настолько привыкли, что порой не замечаем.