Пророчество Корана - страница 12
— Индийская корица [29], монсеньор. Она обладает таким же смертельным действием, как укус скорпиона. Не понимаю, как сеньора до сих пор еще жива. Неприятный запах яда был заглушён обычной корицей и мускусом, все это содержалось в напитке. Эрнандо, принеси сюда настой из камеди и горечавки, быстро. А я пока попробую вызвать рвоту маслом. Могу я использовать это перо со стола?
Он намазал гусиное перо оливковым маслом и, решительно приоткрыв рот умирающей, просунул его между зубов, но та почти не реагировала на эти манипуляции. Яго еще более огорчился и сказал:
— Придется ждать рвотного. Масло уже бесполезно.
Яго несколько раз взбалтывал жидкость, остававшуюся в другом бокале, не замечая ничего подозрительного. Вылил и ее в горшок и сунул руку в бокал. Пошевелил пальцами, удовлетворенно кивнул головой и наконец с трудом ухватил и вытащил что-то. Раскрыл ладонь и продемонстрировал аристократу черный пористый камешек. Тот взглядом попросил объяснений.
— Монсеньор, то, что вы сейчас видите на моей ладони, называется камень кере, он часто применяется при отравлениях и ворожбе, когда хотят довести дело до верного конца. Несомненна злая воля того, кто совершил это преступление.
— Черная магия и ворожба в моем окружении? Святое распятие! Немыслимо! — с изумлением воскликнул идальго. — Я расследую это сатанинское дело до конца, виновник мне дорого заплатит, клянусь на Евангелии.
Неизвестный был сильно удручен, его лицо выражало безудержный гнев. В напряженном ожидании он бросал на врача нетерпеливые взгляды, хотя между обоими мужчинами быстро установилось взаимопонимание, они оба, пусть и по разным причинам, пребывали в подавленном состоянии. Яго между делом окидывал взглядом дорогую обстановку помещения, оценивая обилие украшений и шелков из Зедана, и с беспокойством следил за судорожными движениями больной. Было очевидно, что случившееся потрясло кабальеро, в волнении он метался по комнате, словно одержимый. Наконец остановился и умоляющим тоном произнес:
— Вы уже имеете в округе добрую славу. Спасите ее, и вам это зачтется, обещаю. Я боготворю эту беззащитную голубку, она занимает драгоценное место в моих чувствах.
— Всякое зло имеет свой инструментарий, сеньор, и в данном случае можно точно сказать, что средство, которое я собираюсь применить, доказало свою действенность. В Академии Гиппократа в Салерно мне открыл его мой хороший друг Бен Халиб, мусульманин, который проходил тот же курс обучения. Сейчас попробуем, надеюсь, что удастся перебить действие яда до того, как он проникнет в жизненно важные органы.
— Богу это угодно, пусть он ведет вашу руку, — перекрестил его незнакомец.
— Пока больная находится под влиянием черной желчи, отсюда и недостаток жизненных сил. С рвотным средством вернется желтая желчь и восстановится равновесие и присутствие духа, — обнадежил его медик.
Послышались шаги, оживление в коридорах, и в дверях появился помощник. В ладонях он сжимал колбу, в которой колыхалась янтарная жидкость. Яго, не теряя времени, приподнял голову девушки, тихонько приоткрыл ей рот, куда капля за каплей влил эликсир, который та была не в состоянии глотать. Черты ее померкшего лица исказились, но хотя и со слабыми стонами, ей пришлось принять в себя содержимое пузырька до последней капли. Потом она погрузилась в глубокий сон, началось сильное потоотделение, подушка и рубаха стали мокрыми. Лекарь осторожно вытирал ей лоб, с мучительным беспокойством понимая, что эта болезненная слабость вовсе не означает, что кризис прошел и наступает облегчение. Потом он сказал кабальеро, который все это время шептал молитвы, стоя на коленях у кровати:
— Сеньор, подождем, пока монастырский колокол ударит к вечерне. Если до этого часа ей не станет лучше, вам останется уповать только на Бога.
Идальго кивнул и молча опустился в кресло. В тягостном ожидании время двигалось на удивление медленно, и Яго размышлял о том, что его первое врачебное дело деликатного свойства грозило закончиться фиаско. От светильников поднимался дымок, навевавший недобрые предчувствия, и двое мужчин впивались тревожными глазами в больную, которая не подавала почти никаких признаков жизни, пребывая между сном и агонией.