Пророчица - страница 30

, и посещения тети Моти свести к минимуму. Но поскольку такое взвешенное среднее решение вряд ли сможет удовлетворить хотя бы одну из сторон, не исключено, что поборница справедливости (или порядка — что победит, еще неясно!) поддержит — со всей присущей ей жесткостью и прямолинейностью — какой-то из крайних вариантов действий, и тогда ее вряд ли что сможет остановить: она пойдет до конца.

Что касается меня самого, то тут тоже так просто не решишь: импульсы противоречивы, и путь компромисса тоже выглядит плачевно. Ясно, что мне не хотелось бы сталкиваться в квартире с припадочной дурочкой, тем более, что от нее, похоже, можно ожидать чего угодно. Да и связываться с Жигуновым неохота: он, я думаю, такой, что и письма соответствующие в райком, горком, облздрав и так далее напишет, и комиссии какие-нибудь призовет, и на работу кляузу настрочит — от лица возмущенной общественности и Совета ветеранов. Мне-то бояться особо нечего, но вони может быть достаточно и даже с избытком.

Но! И еще раз: но! Достаточно мне будет хоть в чем-то солидаризироваться с позицией, которую Антон считает жигуновской, как он, не раздумывая, запишет меня в предатели. Сейчас он, наверняка, в таком состоянии, что любые уговоры и призывы к разуму не помогут: он воспримет их как лицемерное прикрытие моего эгоизма и трусости. Молодость, горячность и распаленное принародным падением в грязь (как ему кажется) самолюбие. До того момента, как он остынет и станет способным воспринимать рациональные доводы, мы с ним уже окончательно рассоримся, и назад пути не будет. Очень мне нужно из-за какой-то дурочки и этого козла Жигунова терять единственного из соседей, годного в приятели и собеседники. Я уж не говорю, что Антон мне, в целом, симпатичен и я хотел бы его в такой ситуации по-дружески поддержать. И, пожалуй, самое для меня важное: ну, не хочу я становиться на сторону Жигунова против Антона — даже в самой малости не хочу — воротит меня от такой альтернативы.

Закончив свой доморощенный психологический анализ настроений соседей и самого себя в ту пору, я должен присовокупить к нему дополнительное объяснение. Буквально через страницу-другую читатель поймет, что проблема Матрены разрешилась совершенно непредсказуемым образом и что, следовательно, все эти мои рассуждения не имеют смысла. В то время (то есть до приезда домой) я не мог об этом думать, поскольку и не подозревал о существовании проблемы, а сейчас мне нет смысла об этом рассуждать, потому что я — в отличие от читателя, находящегося на этой странице, — уже знаю, что проблема эта, просуществовав очень краткое время, разрешилась сама собой, без каких-либо действий со стороны жильцов нашей квартиры. Всё это так. Но вернувшись из командировки и собрав все доступные мне сведения о данном эпизоде — о пророчестве, — я многократно прокручивал в уме подобные мысли (правда под несколько иным углом зрения), пытаясь представить себе психологические установки и состояние всех участников и свидетелей того, что стало исполнением этого пророчества. Сейчас же, когда я взялся за описание тех дней, я решил — просто для удобства изложения — чуть-чуть сместить реальную временную последовательность. Мне кажется, что читателям так будет легче вообразить ту психологическую атмосферу, которая сопутствовала описываемым событиям.

А теперь вернемся к этим событиям.

Антон, если верить его рассказу (а какие у нас основания ему в этом не верить), придя немного в себя и мало-мало успокоившись, решил покормить тетю Мотю обедом — было около двух (как раз время обеда в доме престарелых). До того — пока он нервно ходил из угла в угол, пытался что-то читать и бессмысленно глазел в окно — тетя его спокойно сидела на застеленной для нее лежанке, не выказывала никакого недовольства и пророчествовать больше не пыталась. Она лишь немного оживилась при его вопросе: «Кушать будем?» — «Будем», — согласилась она. И это все их разговоры за полтора или два часа. Антон разогрел заранее сваренную рисовую кашу, сардельки, вскипятил чайник. К его большому облегчению на кухне он ни с кем не встретился. Матрена съела две полных тарелки каши и в доступной ей манере выразила свою благодарность хозяину: