Пророчица - страница 52

Ну вот, мало-помалу дошло дело и до десятой главы. Чувствую себя бегуном на длинную дистанцию, почти что марафонцем. Ресурсы мои, должен сознаться, заметно поиссякли, и того воодушевления, с которым я дописывал первую главу, я уже не чувствую. Все на свете постепенно надоедает, и увлекательное вначале занятие, которое само по себе приносило радость, превращается в конце концов в труд, выполняемый не столько по влечению, сколько по чувству долга — нельзя же бросить дело на середине пути, ведь столько уже сделано, и, чтобы ранее потраченные усилия не оказались напрасными, надо довести его до конца. Радость вызывает уже не писание само по себе: о как буковки-то одна за одной выскакивают — могу значит! давай дальше, а лишь его результат: вот и еще главу смастерил; преодолел, можно сказать, себя в неравной борьбе; титан! есть за что себя уважать. С каждой главой торможение усиливается, и всё сложнее принуждать себя к продолжению этого оказавшегося слишком долгим процесса, однако я надеюсь на аналогию со стайером: должно же когда-нибудь придти это самое «второе дыхание». Авось и дотяну на нем до финиша. Тем более, что глава эта — не только десятая по счету, — юбилейная, так сказать, — но и та самая, в которой я выступаю не только в качестве рассказчика, но и появляюсь на сцене как персонаж — непосредственный участник происходивших событий.

Отсюда и соответствующее заглавие, взятое мною бог весть откуда. Я довольно отчетливо представляю, что речь идет о такой «величальной песне», которой цыганский хор встречает своего благодетеля: «К нам приехал, к нам приехал Никита Сергеевич дорогой» (или Леонид Ильич, не менее дорогой)… При этом, конечно, никто не сомневается, что бурная цыганская радость при виде гостя дорогого вызвана надеждой на щедрые дары, которыми приехавший гость обязан осыпать встречающих, — этакая торговая сделка под маской гостеприимства. Но вот откуда все эти представления взялись, я вспомнить не могу — вероятно, из каких-то фильмов или книг о прежней жизни. Ясно, что в своей собственной жизни я ни с чем подобным не встречался.

Вспомнились мне эти застрявшие в памяти слова льстивой цыганской величальной, потому что я собираюсь рассказать здесь о своем приезде из командировки и появлении в нашей квартире. Читателю, разумеется, ясно, что все мои намеки на бурную радость, охватившую всех и вся при моем появлении в квартире, не более чем литературные ухищрения, призванные хотя бы несколько расцветить мое уныло-неспешное повествование о будничной жизни провинциальных горожан, ни в чем особенно не преуспевших и не имеющих достаточных оснований, чтобы претендовать на всеобщее внимание к их перемещениям, заботам и поступкам. Как я не пытаюсь вытащить на первый план криминально-авантюрную и мистико-инфернальную компоненту происходивших событий, всё же мне приходится, заботясь о последовательности и связности моего рассказа, основную его часть занимать описаниями подробностей нашего внутриквартирного быта, то есть тех будничных и даже малопривлекательных деталей жизни, которые и без моих писаний хорошо известны в общих чертах подавляющему большинству моих потенциальных читателей. Неспособный избежать этого автор невольно опасается, что читатель может заскучать и отложить роман, так и не дойдя до благополучного разрешения в нем всех тайн и загадок. Отсюда и все мои цветочки и бантики: и цитаты в качестве заглавий, и частые отступления в сторону, и… да, впрочем, читатель, верно, лучше меня видит все эти мои литературные скачки и петли.

А потому отодвинем очередное авторское самооправдание в сторону (до следующего приступа угрызений совести) и вернемся к моему приезду. Как я уже сказал, ни цыганки, трясущие монистами, ни гитарные переборы, ни неистовые звуки бубнов не встречали меня на пороге нашей квартиры. Ничего подобного в реальной жизни не наблюдалось. Более того никто из жильцов меня не ждал (не этим были заняты их мысли) и никаких надежд с моим приездом не связывал, а если, в конечном итоге, все сложилось иначе, и мне пришлось сыграть существенную роль в продолжении этой истории, то кто же мог это заранее предполагать — всё было в руках судьбы и окончательно определилось каким-то особым расположением планет.