Прорыв на Харбин - страница 11

— Из каких краев к нам прибыли?

— Из Читы.

— Давно в армии?

— С девятнадцатого года, но был перерыв по болезни.

— А службу начали в Чите?

— Нет, в Иркутске.

— В каком полку?

— В восьмом Иркутском стрелковом.

— А, случаем, не помните, кто был командиром полка?

— Вы, товарищ Карпицкий. У меня сохранился документ с вашей подписью.

Показал ему справку, в которой сказано, что я уволен из армии в апреле 1920 года по болезни и несовершеннолетию. Прочитал он и даже растрогался. Да и я тоже. Но воспоминания воспоминаниями, а экзамен экзаменом. Получил я по географии четверку, пошел дальше. В общем, набрал необходимое количество баллов, приняли на первый курс.

Проучился месяцев шесть, вдруг вызывают к начальнику факультета. Он сообщил, что есть приказ, по которому меня переводят на другой факультет специальный. Я, конечно, сразу же попросил оставить меня на общевойсковом факультете, он ответил: «Пишите рапорт начальнику академии». Написал и сгоряча, по молодости, переборщил. По рапорту выходило, что нет для меня воинской службы, кроме строевой, командирской. Писал, как думал.

Вызвали меня к начальнику академии Борису Михайловичу Шапошникову.

— Что же вы, голубчик, отказываетесь? — спросил он.

— Товарищ начальник академии, я хочу быть строевым командиром.

— Это хорошо, — заметил он. — Однако слово «хочу» не совсем уместно, когда приказ уже отдан.

Он, начальник академии, объяснял мне элементарные основы воинской этики, а я этого не понял. Не осознал еще в ту пору, что дружелюбный тон старшего начальника, его желание убедить тебя вовсе не означают разрешения возражать. И, хотя никаких других доводов, кроме «хочу быть строевым командиром», у меня не нашлось, я продолжал отказываться.

Ну как реагировал бы на такое поведение старший начальник, окажись на месте Бориса Михайловича Шапошникова кто-то менее терпеливый, с меньшим педагогическим опытом?? Вероятнее всего, скомандовал бы: «Кругом! Шагом марш!» Но Борис Михайлович прежним спокойным тоном сказал:

— Это приказ наркома обороны. Отменить его я не могу. Значит, у нас с вами два выхода: либо переходите на другой факультет, либо возвращаетесь в свой полк. Ступайте, голубчик, в приемную, остыньте, подумайте. А когда подумаете, приходите. Даю вам час на размышление.

Хаос был в моих мыслях, пока я сидел в приемной. С таким трудом попал в академию, так все было здесь интересно, нужно, каждый день приносил такое удовлетворение, и вот… Но посидел, остыл и понял, что веду себя неправильно. Надо продолжить учебу. А строевым командиром я все равно буду. С тем и вернулся в кабинет.

— Правильно! — ответил Борис Михайлович. — Будете. А знание английского и японского языков не помешают. Есть очень верная пословица: человек живет столько жизней, сколько языков он знает. Ступайте, учитесь.

В ноябре 1936 года, на полгода раньше срока, мы сдали государственные экзамены, защитили дипломные работы. После окончания академии я опять получил назначение в Особую Краснознаменную Дальневосточную армию — на этот раз в Приморье, на берега Уссури, — на должность помощника начальника оперативной части штаба 66-й стрелковой дивизии. Незадолго до этого были введены новые воинские звания, мне присвоили звание старший лейтенант.

Первый день в 66-й дивизии начался для меня с ответственного поручения. После того как я представился командиру дивизии комбригу К. И. Петрову, он сказал:

— Вы у нас первый с академическим образованием, вам и карты в руки. Разработайте тыловое дивизионное учение. Срок — четыре дня.

В срок я уложился. Помог мне начальник штаба дивизии Александр Сергеевич Ксенофонтов. Мы с ним как-то сразу понравились друг другу, подружились и дружбу эту пронесли потом через все испытания Великой Отечественной войны. Комбриг Петров просмотрел составленный план тыловых учений, утвердил его и приказал мне возглавить штаб руководства учениями. Так, буквально с поезда пришлось с головой окунуться в жизнь и учебу этого соединения.

Вскоре я стал начальником оперативной части штаба, а когда Ксенофонтова назначили командиром 21-й Пермской дивизии, продолжительное время исполнял обязанности начальника штаба 66-й дивизии. Положение тогда было тревожное. Японцы, захватив Маньчжурию, устраивали провокации на границах. По сведениям, которыми мы располагали, японская Квантунская армия усиленно готовила в Восточной Маньчжурии исходный плацдарм для наступления на Советское Приморье. С точки зрения оперативной железная дорога Хабаровск — Владивосток, проходившая поблизости от границы, была весьма уязвимой. Отсюда и задача наших сил прикрытия, в том числе и 66-й дивизии: в случае наступления противника немедленно нанести контрудар, не допустить выхода агрессора на единственную нашу железнодорожную коммуникацию, разгромить врага в приграничном сражении.