«Прощание славянки» - страница 8

Леня отпрыгнул от штурвала и набросился на меня сзади. Девушка почему-то в ужасе закрыла глаза рукой. Я саданул Леню локтем в упругое брюхо. И тут же оценил всю мощь этого крепкого маленького тела. Он схватил меня за лацканы пиджака, сдавил мне горло, сквозь зубы прошипел, как кот:

— Вот ты какой! Ему жизнь спасли! А он беж-ж-жать! Ёк макарёк!

Он с силой рванул меня так, что голова моя запрокинулась в небо, а из визитного кармана выскочила пластмассовая кредитка «VISA». Леня отбросил меня на кормовую банку, ловко поймал на лету карточку и схватился за штурвальчик:

— Вот ты какой, — фырчал он по-кошачьи. — Обмануть меня хотел! Своего спасителя обмануть!

Леня засунул кредитку в карман своих штанов и выровнял рыскнувший катер.

Я смотрел на его мощную, согнутую над штурвальчиком спину, на его круглый рыжий затылок и ненавидел его. Передо мной был кот, вылитый рыжий кот. Хищный и наглый кот в человеческом образе… Меня осенило! Так вот кем он был на самом деле! Он обернулся ко мне с наглым кошачьим прищуром.

— Вот мы и определили твою цену, Славик. И часа не прошло. А ты боялся.

Я улыбнулся в его хищные кошачьи глаза.

— Ботва! Мы определили мою цену только в этой жизни, Котяра!

Леня закрутил круглой кошачьей башкой.

— Ух ты какой! Ёк макарёк!

Мы проплыли под Полицейским мостом на совершенно пустынном освещенном Невском. Леня вдруг сбросил газ, развернулся лихо и ошвартовался у зеленого Строгановского особняка. У дворца на спуске был оборудован деревянный причал на понтонах. У причала покачивались два катера, ожидая пассажиров. Леня ловко бросил чалку соседу, тот накинул ее на поручень и удивился:

— Леня, ты-то зачем встал в очередь? У тебя же есть пассажир.

— Это не пассажир, — буркнул Леня.

— А кто же? — еще больше удивился сосед.

— Мой должник, — сурово представил меня Леня.

Оба соседа оценили меня взглядами и молча переглянулись. Я возмущался в душе наглостью Котяры: все, что у меня было, — теперь лежало в его карманах, у меня ничего не осталось, кроме пустого бумажника и ключей от квартиры — и он еще считает меня должником! Я хотел обратиться с гневной защитной речью к соседям. Но только я дернулся с места, соседи резко обернулись ко мне и вытащили из-под своих сидений одинаковые короткие багорики. Своим суровым пред— ставлением — «должник» — Котяра вынес мне приговор. Что бы я ни говорил, как бы я ни оправдывался, я был для них теперь самый главный враг — лох, не оплативший катание. Меня колотило. К утру начал выходить хмель.

— Леня, — жалобно позвал я Котяру, — Леня, будь человеком.

— А я разве не человек? — обиделся Котяра. — Кто же я тогда по-твоему?

Мне не хотелось вдаваться сейчас в его загадочную морфологию.

— Леня, — с трудом выдавил я, — все мои деньги у тебя…

— Ну-у? — вопросительно мурлыкнул Котяра.

— Купи хоть бутылку пива. Мне плохо… Понимаешь?

Котяра поскреб грязным пальцем рыжую пушистую бакенбарду:

— Пиво — это громоздко.

— Почему? — затосковал я.

— Потому что компактней сотку коньяку!

Меня поразила исчерпывающая логика Котяры. Я грустно поглядел на темные окна «Литературного кафе» напротив:

— Только где его сейчас возьмешь?…

— В рубке, — отрезал Котяра и подтолкнул меня в спину, — спускайся в каюту.

Каюта нашего катера показалась мне то ли волшебным сном, то ли декорацией исторического кинофильма. Стены и потолок были отделаны янтарной карельской березой. Между сверкающими, начищенными иллюминаторами тускло светились бронзовые бра. По бортам каюты разместились бархатные голубые диванчики. У передней стены перламутровый столик на резных ножках, а над столиком в старинной раме под стеклом висела карта Балтийского моря, почему-то на немецком языке. А над картой портрет сурового солидного мужчины с могучей челюстью. Лицо мужчины мне было смутно знакомо… Но я не успел вспомнить.

Котяра открыл стеклянный бар, достал оттуда упитанную бутылку «Камю», с ловкостью классного бар— мена подбросил ее за горлышко, взбалтывая, и через стеклянную трубочку в пробке накапал мне в бокал, как лекарства, ровно сто граммов темно-желтой тягучей жидкости:

— Лечись.

Я сел на бархатный диванчик у столика, подержал драгоценный бокал между ладонями. Ни с чем не сравнимый аромат «Камю» защекотал ноздри. Я медленно четырьмя глотками выпил это жидкое солнце и воскрес. Солнце взошло в моей беспросветной душе сразу же, как из-за гор. Котяра внимательно наблюдал за мной немигающими глазами цвета французского коньяка. Я закинул ногу на ногу и поставил пустой бокал на столик: