Прощай, рыжий кот - страница 4

Аарне отмахнулся.

— A-а, брось… Только портишь настроение!

— О, а я с нетерпением и радостью жду начала занятий! — засмеялся Индрек и сразу же стал серьезным. — Знаешь, я не могу представить, что будет в этом году… Ведь это особенный год, не так ли?

— Не знаю… Лучше расскажи, как прошло лето.

Индрек растянулся на диване.

— Ужасно скучно.

— Что-нибудь написал?

— Не-ет… да, вроде бы… посмотри там, на столе.

Аарне просмотрел листы, исписанные диким почерком, и сказал:

— Что-то я не могу вникнуть… Кажется, ты был зол…

Индрек, не отвечая, спросил в свою очередь:

— А ты?

— Что?

— Ты что-нибудь написал?

— Нет.

— Абсолютно ничего?

— Абсолютно.

Индрек усмехнулся:

— Молодец… Что сказала тетя Ида?

— Ничего особенного… Так, о любви, о молодости.

— Н-да… — Индрек зевнул. — Прости, я очень устал… Пошли в город?

— Пошли.

О многом переговорили они в этот вечер. Было легко и весело. Забот не было, кроме одной: кончались каникулы. Индрек стал напевать. Но Аарне почему-то не поддержал его.

Вечером снова пошел дождь. Всю ночь капли стучали в окно.

Но утро было ясным, и ленты в волосах первоклассниц не намокли.

В этот день школа пахнет известью и краской, кругом загорелые лица и необыкновенно ясные глаза.

Все собрались в актовом зале. Учителя говорили напутственные слова, разъясняли задачи, стоящие перед выпускниками. А на улице было почти лето; солнце, пробиваясь сквозь окна в зал, грело ласково и усыпляюще. Трудно было сосредоточиться. Выступал Корнель, классный руководитель Аарне.

— Каждое новое поколение приносит с собою что-то новое, и каждое умирающее поколение уносит в могилу что-то старое. И никогда мир не станет настолько совершенным, что нечего будет убавить или прибавить. Каждый должен знать свое место в жизни, приносить людям добро, только тогда он будет человеком.

Он произнес много хороших и верных слов.

Аарне смотрел на своих друзей.

Волнистые волосы Андо были растрепаны, слишком большой рот придавал его лицу упрямое и злое выражение. Андо был скептик и математик.

Индрек легкомысленно улыбался. У него почти всегда бывало хорошее настроение, он был полон неожиданностей и фантазий, проявлявшихся довольно смело.

Они оба до мозга костей были начинены литературой. Оба, так же как и Аарне, были членами Объединения Молодых Авторов.

Кроме этих верных друзей, в зале сидело еще много замечательных ребят.

Были здесь и чудесные девушки.

Там, впереди, сидела Эда. Аарне смотрел на ее светлые волосы и загорелую шею, исчезавшую под строгим воротничком черного платья.

Эда… Все, что произошло минувшей весною, сейчас уже кануло в прошлое.

Эта история может показаться кое-кому дикой и неожиданной, но зато сколько в ней романтики. Разумеется, педсовет усмотрел бы в ней иное. Учителя увидели бы здесь лишь вопиющую аморальность, заслуживающую строгого наказания. Быть может, все это было ребячеством… За лето Аарне повзрослел и на некоторые вещи смотрит теперь по-иному.

Тогда в их классе еще учился Мартин. Сейчас он разгуливает по городу как заправский франт. Говорили, что он работает, но где, этого никто не знал… Во всяком случае, у него была машина.

И однажды весенним субботним вечером она выехала из города. В машине сидели Хельви, Эда, Харри, Аарне и, разумеется, Мартин.

Это была безумная поездка. Позднее никто из них не мог сказать, куда и зачем они ездили…

В Пярну сезон еще не начинался. Ветер гонял по улицам песок, море было зеленоватым и холодным.

Вечером пошли в ресторан «Балтика». В походке, голосе, в манере держаться проглядывало желание отведать запретных плодов. Оркестр исполнял избитые мелодии… Утром, когда отправлялись сюда, Мартин сказал:

— Напьемся, как скоты!

Желавший дойти до скотства франт, вероятно, рассчитывал на кошельки своих попутчиков. К сожалению, они были очень тощими… Мартин рассердился:

— Ребята, так не пойдет. Это же черт знает что!

Но делать было нечего и пили то, что было. Вечер напоминал скорее похороны, чем праздник. Эда и Аарне вышли. Весенние сумерки спускались над морем, с грохотом набегавшим на длинный пустынный берег.

Голая, без листьев аллея вела к простору. Прохладный ветер освежал голову.