Прошито насквозь. Торонто. 1930 - страница 4

Адам уже понял, что все эти россказни про миры были лишь сказками для грустной маленькой девочки. Они были лишь выдумкой любящего отца, пытавшегося утешить своего единственного ребенка.

– Их, должно быть, очень много, – предположил он, поддерживая эту сладкую иллюзию.

Ева серьезно кивнула:

– Да. Их больше, чем мы можем представить.

– И в одном из них все мы обязательно счастливы, – добавил он.

На ее лице мелькнула робкая улыбка, которая сразу же растворилась в сероватом утреннем свете.

Завтрак, обед и ужин состояли только из картошки и лука. Ева умела варить, парить и печь их в самых разных вариациях, и Адам каждый раз удивлялся тому, как много она освоила за свою недолгую жизнь. Наверное, за прошедшие часы она привыкла к его присутствию – по крайней мере, ее движения больше не были скованными или нарочито резкими.

Сырость пробралась в дом – за деревянным порогом образовалась небольшая лужа, да и крыша кое-где начала пропускать воду. Ева не обращала на это особого внимания, и на все его вопросы отвечала, что при таком сильном дожде это не удивительно. Все пройдет и высохнет само собой. Детская легкомысленность выглядела для него просто дико – он отлично знал, что если не следить за крышей, то дырки в кровле обязательно прорежутся шире, и со временем вода будет заливаться внутрь даже при слабом дожде.

– Нельзя жить в сырости, – назидательно говорил он.

– Стану больше и обязательно сама починю крышу, – отвечала она.

Про себя Адам уже решил, что когда дождь закончится, он сам выберется на крышу и посмотрит, что там можно сделать. Латать небольшие дыры при помощи молотка и листов старой жести он умел – работал вместе с отцом, когда они занимались своим домом.

Благие намерения так и остались всего лишь добрыми планами – грохот со стороны сарая, раздавшийся поздним вечером, когда дождь еще шел, разрушил все цепочки мыслей и их странное перемирие.

Крыша сарая не выдержала и обрушилась прямо на лошадь. Бедное животное испугалось и вырвалось на дорожку, но заскользило копытами и не удержалось. Услышав шум, Ева и Адам бросились прочь из дома, не разбирая дороги. Фонарь, который слабо освещал пространство в пять шагов, остался на пороге. Страх гнал детей вперед, несмотря на мрак и холод, и они бежали, не зная, что будут делать, когда доберутся до лошади.

Что было дальше, Адам не запомнил – в память врезались лишь отдельные картинки. Ева подавала ему веревку несколько раз – наверное, он ронял ее в грязь. Лошадь била копытами и металась в скользкой жиже. Она была перепугана, и Адаму казалось, что она не сможет пережить эту ночь, но еще больше он боялся за Еву – ловкая и гибкая девчонка сновала вокруг него, оказываясь в нужных местах и в нужное время. Ей удавалось подхватывать его под локоть, подпирать его спину и тянуть за конец веревки, если ему не хватало сил. Потом он вспомнил, что они вместе вязали петлю, не сговариваясь в движениях и страшно волнуясь. Их холодные пальцы скользили по промокшей пеньке, ногти обламывались в кровь и стирались до болезненных ранок.

Все это удалось вспомнить лишь позже, когда лошадь была спасена – какими-то нечеловеческими усилиями им удалось заставить ее подняться и пройти в дом. Теперь они оба – грязные и замерзшие – сидели у камина.

Поначалу он был слишком занят собой, но после обратил внимание на Еву. Она дрожала. Ее тело было объято дрожью от кончиков пальцев до макушки, но она молча жалась к теплой стене и старалась отогреться сама.

– Днем ты говорила о том, что тебе рассказывал твой отец, – начал Адам, стараясь не особо стучать зубами. Получалось плохо.

Ева подняла глаза и удивленно уставилась на него.

– Ну и?

– Хочешь услышать, что говорил мне мой? – с трудом пересилив очередной приступ дрожи, продолжил он.

Она кивнула.

Адам крепче сжал себя руками и отвернулся к огню, потому что говорить такие вещи, глядя в ее любопытные глаза, было неудобно.

– Он говорил, что если холодно, нужно обняться. Так скорее согреешься.

– Это когда огня нет, – возразила она.

Он хотел ответить сразу же, но пришлось немного подождать, чтобы справиться со стучащими зубами.