Пространство библиотеки: Библиотечная симфония - страница 19

. Напомню, что их всего пять, они лаконичны и носят самый общий характер:

1. Книги предназначены для пользования ими.

2. Книги предназначены для всех; или каждому читателю — его книгу.

3. Каждой книге — её читателя.

4. Берегите время читателя.

5. Библиотека — растущий организм.

В этих законах, на мой взгляд, чётко представлены цели и задачи коммуникации и поиска — основных библиотечных функций. Думаю, что, формулируя их, Ранганатан изначально исходил из модели идеальной библиотеки, такой, например, которая находится под пристальным вниманием государства, обеспечивается с его стороны достаточным финансированием и имеет надёжную систему защиты. Если этот комплекс факторов есть нечто само собой разумеющееся и не подлежащее сомнению, то предложенные индийским библиотековедом законы исполняются гармонично.

Но жизнь, как известно, развивается по другому сценарию и вносит свои коррективы. За тринадцать столетий до Ранганатана другой библиотекарь из Китая — Ню Хун (545–610) — главный хранитель императорской библиотеки, анализируя реальный жизненный опыт, выявил пять (опять 5!) не законов, а бедствий, постоянно грозящих библиотекам[49]. Среди них первое место занимают гонения властей, второе — пожары, третье — наводнения, четвёртое — смуты и, наконец, на последнем, пятом месте — войны. Железная логика! И почти трёхвековой опыт БАН подтверждает это. Ни прибавить, ни убавить. Неужели великие библиотеки обречены на трагический финал?..

Но вернёмся к законам Ранганатана. Основываясь на них, можно построить несколько схем синтаксиса библиотеки с разной степенью детализации. Например, одна задаётся конструкцией текста библиотеки, в основу которой положены библиотечно-библиографические процессы[50]. Синтаксис соединяет четыре универсальных процесса в библиотеке в некое единство, в текст: формирование фондов; библиографироование; библиотечно-библиографическое обслуживание; сохранение библиотечных фондов и сооружений. Вторая схема синтаксиса библиотеки образует другой текст — по типу информационно-поисковых языков: классификационных, предметных, дескрипторных[51]. Список примеров можно продолжать.

Итак, библиотекарь конструирует различные схемы синтаксиса библиотеки. Другое дело, что эти схемы не постоянны, требуют усовершенствования, поскольку наступает время, когда они уже не удовлетворяют потребности читателей. Тогда необходим выход за пределы существующего синтаксиса. Начинается искусство профессионала: разыскание, поиски неалгоритмизированных решений, накопление и использование опыта и т.п. «Вторжение» искусства заканчивается созданием новой схемы, потом, через некоторое время, снова несоответствие и опять поиски нового. В процессе поисков таких оптимальных схем происходит постоянное «сближение» библиотечной науки и искусства.

Для дальнейшего формирования библиотечно-библиографической науки сегодня универсальности уже недостаточно. Я вряд ли скажу что-либо новое, но известно, что чем выше уровень обобщения, чем решительнее и больше покрывает оно времени и пространства, тем бессодержательнее оказывается с библиотечной точки зрения. Синтаксис библиотеки помогает вплотную подойти к отдельному тексту и оценить его содержание в индивидуальной полноте и своеобразии. Это делает обобщённые оценки неинтересными, поскольку теряется смысл. «Неинтересно» то, в чём нет смысла. Смысл предполагает особенность и новизну. Ответы, заготовленные, как это часто бывает впрок, на самом деле никакие не ответы[52]. Ведь они не рассчитаны на вопросы.

Кто-нибудь нпременно спросит: а причём, собственно, здесь синтаксис? Ведь что бы ни говорилось о книге, библиотеке и чтении, кроме сугубо индивидуального влияния на личность, существует всегда и общее. Причём, чем дальше отодвинуться хронологически, тем более различия сближаются и, как в случае с пятью законами Ранганатана, различия исчезают вовсе и законы приобретают почти универсальное звучание.

Хочу надеяться, что в трактовке библиотеки как метатекста внимание современного читателя привлекает то, что выражено непривычно, нестандартно, но по психологической сути вместе с тем узнаваемо, близко. Или кажется таковым. Скажем, книги Петра I в БАН. Если вдуматься, то его книги не представляют библиотеку как Библиотеку. Но они образуют некую конструкцию, форму, благодаря которой мы угадываем в себе и для себя библиотеку. Книги Петра порождают текст, посредством которого БАН читается как метатекст. Один текст читается с помощью другого текста. Что же получается? Получается, что мы