Простые смертные [СИ] - страница 22

стр.

— Это дегтярный шампунь, Северус, чтобы ваши волосы лучше выглядели. Вы, мужчины, не любите думать о такой мелочи, как уход за телом, — мурлыкала Энни, и её пальцы копались в волосах Снейпа.

Он стоял, наклонившись над корытом, и по голой груди и затекшей до смерти спине ползли мурашки. Здесь не было ничего подходящего, кроме таза, из которого вода вот-вот должна была политься на пол, а в кармане платья Энни — дальнем от Снейпа кармане — лежала сложенная опасная бритва. Пытаться бунтовать против потенциального шизофреника, у которого в кармане такое смертоносное оружие, да еще и ужасающей остроты, Снейпу не хотелось.

«Трус!» — снова кричала танцующая на осколках памяти безликая обвинительница, и снова холодная вода текла по черным волосам, смывая вонючую пену. Вода смывала шампунь, но не смывала тошнотворный запах дегтя.

«Что она от меня хочет?» — отстраненно подумал Снейп, имея в виду не Энни, а вопящую женщину. Сам он по здравому размышлению пришел к выводу, что вовсе не трус. По крайней мере, он держался, хотя бы внешне, когда ему угрожала опасность — та самая, которая сейчас заботливо дергала его мокрую шевелюру. Забота проявлялась своеобразно — Энни словно пыталась выдернуть из Снейпа все, что нащупывала на его голове, и от воплей его спасала морозная анестезия.

Энни укутала его голову полотенцем. Тонким вафельным полотенцем в глупый желтый цветочек — Снейп покосился краем глаза, когда Энни отошла, рассчитывая, что она повернется к нему задом. Длинные мокрые волосы все равно лезли к шее и лицу, и мерзкие ледяные капли текли под рубашку, мрачную черную рубашку, в которую Снейпа, как куклу, нарядила Энни. Он ощущал себя игрушкой в её руках. Безвольной, слабой и покорной игрушкой, умеющей только ждать, как в фильме ужасов.

Игрушкой, умеющей с собой совладать.

Было ли это доказательством слов Энни, что он обыграл какого-то волшебника? Значит, и тогда он был внешне покорен, слаб и безволен, но внутри у него была сила, которая ему помогла? Что за сила — чувства к этой рыжей развратнице или что-то еще?

«Никакая любовь тут не выход. Палочка, — подумал Снейп отмерзшей головой. — Мне надо найти палочку, ту, которая будет мне подчиняться».

Искать палочку в этой комнате было бесполезно, но Снейп все равно жадно всматривался в углы. Энни сушила его голову, а он мечтал, что она на мгновение ослабит бдительность, и тогда он сорвет с себя полотенце и придушит ее. И сбежит.

Он чувствовал в себе достаточно сил, чтобы это сделать, хотя и понимал, что придется ему нелегко. Он понятия не имел, где находился, как далеко были люди и как быстро Энни, если только он ее не убьет, сможет броситься за ним в погоню.

«Я должен ее обездвижить и запереть».

Снейп уже понял, что Энни водила машину, только вот не мог вспомнить, обладает ли этим навыком сам. Когда он пытался себе представить этот процесс, на память ничего не приходило, совсем ничего, и, судя по остаткам других воспоминаний, машина для него исключалась. Оставались только ноги.

«Я должен выбраться и бежать туда, где машина не сможет проехать. В лес?»

Но что было вокруг, он не знал.

Энни закончила вытирать его волосы. Снейп так и не вырвал у нее полотенце и не сделал даже попытки. Просто ждал, сам не зная, чего. Когда Энни отпустила его, он только покосился в ее сторону.

— Встаньте на колени, Северус.

Это было внезапно, но ожидаемо. Снейп исполнил эту странную просьбу, полагая, что Энни возбудила возня с его головой, а ему предстоит не самая приятная процедура. Назвать ее каким-то другим, более специфичным или интимным словом, он не мог даже про себя, а во рту уже заорали гадящие кошки.

«Меня стошнит», — вяло подумал он, но ошибся в очередной раз. Энни не собиралась заниматься с ним ничем интимнее расчесывания волос.

Удивительно, но это было даже приятно. Энни обращалась с ним с нежностью, которую Снейп в ней не мог заподозрить. Она отделяла каждую прядь и проводила по ней расческой, задевая кожу головы, и, несмотря на унизительную позу, Снейп чувствовал что-то почти эротическое, но потом понял, что это не то.

Воспоминания. И к эротике они не имели никакого отношения — просто тепло, забота и дом.