Протест прокурора - страница 35

— За ними тоже надзираете?

— Закон для всех одинаков. И главное назначение прокуратуры — следить за тем, чтобы эти законы не нарушал ни один орган управления, ни одно должностное лицо, ни один гражданин. Так было записано в положении о прокуратуре еще в двадцать втором году, когда она была создана. И потому прокуроры подчиняются только закону.

— Отделены, как церковь…

— Не совсем так. Даже совсем не так. Вера у нас с государством одна. А то, что ни от кого не зависим, кроме закона, это факт. И быть иначе не может.

Глеб хотел, видно, вставить какое-то слово, но Борис его опередил:

— А кто, по-твоему, борется с бесхозяйственностью, расточительством, выпуском недоброкачественной продукции, приписками?

— Вы! Вы боретесь. Угадал? Хотя я-то полагал, что не только вы.

Кравцов улыбнулся:

— Конечно, не одни мы. Но дело часто и до нас непосредственно доходит. И тогда привлекаем к ответственности, невзирая на лица. От бригадира и цехового мастера и до министра.

— Ну, положим, что касается министра…

— Не скажи. Совсем недавно на имя одного внесли представление. Написали, что на заводах его министерства плохо выполняется трудовое законодательство. А перед этим провели проверку. По цехам ходили, говорили с людьми, смотрели приказы, коллективный договор, другие документы. И выяснили, что довольно часто в системе министерства превышаются нормы сверхурочных работ. Вскрылись и другие нарушения трудового законодательства.

— А профсоюзы на что?

— Они тоже не всегда принципиальны. Директор попросит — не очень перечат. Вроде бы на благо государства стараются, а какими мерами — неважно. Лишь бы план вышел.

— Что же дальше было?

— Министр собрал коллегию, пригласил директоров предприятий, председателей завкомов. Прокурор по общему надзору при этом присутствовал. После весьма бурной коллегии появился приказ. Министр обещал строго наказывать за нарушение закона. Копию приказа нам прислали. А мы через полгода-год проверим, как на местах исправляют положение. Если снова обнаружим нарушения, напишем в Совет Министров республики. Вот так обстоят дела. Понял?

— Просветился малость…

— Тогда вот тебе еще пример. Для общего развития. Видел, как продавцы отпускают вино подросткам?

— Случалось.

— А знаешь, скольких поснимали за это с работы?

— Вот этого не ведаю.

— Точную цифру я тебе назвать сейчас не смогу, но уволили довольно многих. С запрещением работать в торговле. Есть специальное постановление, не разрешающее продавать спиртные напитки несовершеннолетним. Продавцы о нем прекрасно знают, а нарушают. Значит, должны отвечать.

— Ну, в каждый магазин по контролеру не поставишь…

— И не надо. Они в любой магазин могут прийти в любой момент. А я лично пока пойду за дровами. — Он шагнул в сторону и сразу растворился в темноте.

Глеб слышал, как Борис ломает сушняк. Через несколько минут Кравцов появился, прижимая к себе охапку толстых сучьев. Поникший было костер снова начал набирать силу. Сухие дрова занялись дружно и жарко. Темнота отступила за круг света и стала еще плотнее. Лишенный звуков лес казался таинственным

— Слушай, — заговорил Глеб. — Все хочу спросить, да забываю. Что, «медвежатники» совсем перевелись?

— Чего это ты о них спохватился?

— Да так, ничего. Интересно, в кого они переквалифицировались? В слесарей?

— Я для него бесплатный лекторий устроил, а его все на шутки тянет.

— А ты на рыбалке, а не на заседании ученого совета университета.

— Я там лекций не читаю, а проблемы обсуждаю. Считай, что просвещаю тебя по другой линии — как член общества «Знание». Так что можешь написать отзыв о прослушанном.

— Тем более, после лекции положено отвечать на вопросы. Так что же теперь «медвежатники» делают?

— В основном воспоминания пишут: «Тайны забытой профессии». Ты бы еще о бандитизме вспомнил и об организованной преступности. С этим тоже давно покончено.

— Знаю, видел по телевизору, как Высоцкий с ними расправился.

— Ну, это лишь один эпизод, доведенный авторами до обобщения. Впрочем, тенденция там схвачена верно: с бандитизмом после войны пришлось повоевать основательно.

— А теперь?

— Что теперь?