Против черного барона - страница 12

Случилось так, что и летчиков-инструкторов пригласили на этот прием. Значит, и Ефимову надо было ехать. А он ведь не военный, как ему одеться? Как посмотрит на штатского его императорское величество? Школьное начальство волновалось. Наконец из Ливадии пришло указание устроителей приема. Бедного Михаила Ефимова, который терпеть не мог чопорности и помпезности, заставили облачиться в белую манишку и черный фрак, надеть цилиндр. Хорошо помню его расстроенное лицо, когда он оказался в непривычном одеянии.

После этого приема Ильин ходил именинником. Однажды я услышал, как офицеры, вспоминая визит к царю, вдруг расхохотались. Особенно усердно смеялся краснолицый кавалерийский штаб-ротмистр, повторяя:

— На нем, господа, цилиндр сидел, как на корове седло!..

Я понял, о ком они говорили, и мне стало больно. Да, Михаил Никифорович Ефимов был пока нужен им как лучший летчик-инструктор. Но они все время считали его чужаком.

Два часа пребывания под ружьем, хамское отношение господ офицеров к солдатам и даже к самому Ефимову действовали на меня угнетающе. Но я, сжав зубы, говорил себе: «Учись, учись летать как можно лучше. Грянет революция, и ты понадобишься, чтобы навсегда сломать старую жизнь».

…Сразу после первого провозного полета я послал письмо в Мелитополь слесарю Михаилу Тимохину, товарищу по работе и кружку РСДРП (б). Сообщил, что начал учиться летать. В конце письма передал привет родному «дяде» Грише и попросил прислать адрес «наших родственников» из Севастополя, чтобы восстановить с ними «семейные» отношения. Большевик Михаил Тимохин и товарищ Гриша поняли смысл этих слов. Мне нужно было связаться с севастопольскими рабочими, единомышленниками по партии. Ответ хоть и не скоро, но пришел. Мне передали привет от «братьев» Паршиных и «сестры» Тани, сообщили, что «дядя» Гриша не хочет, чтобы я встречался с севастопольской «родней»: если господа офицеры узнают об этом, выгонят из школы. А летчик, гордость «семьи», должен учиться хорошо. С ним связывают большие надежды на будущее, когда «все средства» понадобятся для постройки «нового дома». Мелитопольские товарищи берегли меня…

Прошел год, как я прибыл в школу. Теперь она располагалась в Каче. Здесь, на новом просторном аэродроме, в марте 1912 года я впервые поднялся в воздух самостоятельно. Потом стал ежедневно, после офицеров, выполнять полет по большому кругу продолжительностью в пять-восемь минут.

И вот однажды, в начале мая, Земитан торжественно объявил мне:

— Завтра, Спатарель, у нас с вами экзамен. Надеюсь, что получите звание пилота-авиатора.

Вернувшись в казарму, я первым долгом привел в порядок свою амуницию: тщательно выстирал и отгладил гимнастерку, до блеска надраил пуговицы и медную пряжку ремня, до глянца начистил сапоги. Солдату Архипу Котовичу, уже подготовленному мною к самостоятельной работе механика, рассказал, что надо будет делать завтра.

Долго не мог уснуть. Вспоминал отца, его измученное, покорное лицо, мать с натруженными, узловатыми руками, товарищей.

Еще раз продумал весь завтрашний полет: взлет, набор стометровой высоты, пять правых восьмерок над первой мачтой, пять левых — над второй, посадку…

Ясное утро. Архип Котович и другие солдаты закончили все приготовления к полетам. «Фарман-4» замер в ожидании. Сегодня я впервые не готовил его, а только осмотрел.

Комиссия в составе штабс-капитана Земитана, поручика Цветкова и еще одного летчика (фамилию его уже не помню) заняла места за столом. Подошли, посмеиваясь, еще несколько офицеров. В стороне — группа солдат, они переживают за меня. Я замер перед столом по стойке «смирно».

Земитан встает и сухо, официально объявляет задание. Члены комиссии спрашивают, все ли мне ясно, проверен ли аппарат. Отвечаю утвердительно.

— Приступить к выполнению полета, — приказывает Земитан.

— Постойте-ка! — вдруг доносится голос. — Фу-ты! Чуть не опоздал…

С изумлением вижу Ефимова. А он обращается с поклоном:

— Господа уважаемые члены комиссии! Разрешите пожелать успеха будущему пилоту-авиатору.

Земитан смущенно кивает головой. Михаил Никифорович говорит медленно, прерывисто, запыхавшись от быстрой ходьбы: