Противоядия - страница 33

К этому я бы добавил, что ценность произведения искусства определяется силой вымысла, ибо оно и есть прежде всего вымысел, плод воображения; конечно; оно воздействует в первую очередь тем, что в нем актуального, своей моралью, идеологией, но все это — не самые важные ее притягательные стороны. Полезен ли в таком случае вымысел, построенный, разумеется, на материале, почерпнутом из реальной жизни? Кое для кого - нет. Но почему в литературе такие построения оказываются менее приемлемыми, чем в живописи или в музыке? Потому что в живописи и в музыке им не так легко превратиться в орудия пропаганды; пропаганда же делает их неестественными, кроме того, пропаганда оказывается там слишком неприкрытой.

И если кому-то не по нраву игра воображения, она от этого никуда не девается, ибо отвечает глубинным потребностям разума.

Если оценка произведения искусства, произведения для театра, оказывается столь разноречивой, то происходит это потому, что никто на самом деле не ведает, что такое литературное произведение или пьеса. Прочтите еще раз «Небольшое предисловие к любой критической статье» Жана Полана: там куда лучше, чем у меня, рассказано о различных способах оставаться в неведении.

Чем же, в сущности, неудобны чужие суждения? Меня в них особенно не устраивало и не устраивает по сию пору то, что суждения выносятся не по тому поводу. У меня создается впечатление, что судят не литературные и не театральные критики, а какие-то моралисты. Моралистами я называю здесь теологов, фанатиков, догматиков, идеологов всех мастей. Иными словами, тех, кто не имеет отношения к предмету разговора. Я совершенно убежден, что верх возьмут в итоге вовсе не их страстные заклинания. Пока же они невероятно раздражают. Морализаторская субъективность современника, охваченного вихрем разнообразных страстей, более чем раздражает — она, будучи слепой, сама способна ослепить. Что касается субъективности потомков, то вряд ли приемлема и она, хотя и неподвластна нам. И все-таки я надеюсь на приход времен более или менее объективных — времен, когда улягутся вихри.

Попытаюсь внести кое-какие уточнения. Заявляя, например, что произведению искусства, в данном случае театральной пьесе, не подобает идеологизация, я вовсе не хочу этим сказать, что там вообще не нужны мысли и мнения. Просто я считаю, что произнесенное суждение не в счет. Важна плоть и кровь мысли, ее воплощение, страсть, жизнь.

Произведение искусства не должно быть одновременно оружием идеологии, ибо в противном случае, замкнувшись на идеологии, оно перестанет быть про-изведением искусства, то есть автономным созданием, независимой вселенной, живущей собственной жизнью по собственным законам. Я хочу сказать, что драматургическое произведение уже само по себе динамика, дерзание, способное собственными средствами нащупывать какие-то истины, какие-то главные реальности, открывающиеся как бы сами собой, по мере движения творческой мысли, каким является писательский труд, какие-то собственные откровения (не противоречащие интимным переживаниям других людей, благодаря чему одиночество может в итоге прерваться, будучи замененным общностью переживания) поначалу неожиданные, даже удивляющие, и в первую очередь самого автора. Видимо, это означает, что воображение обладает разоблачительной силой, будучи вместилищем множества смыслов, оказывающихся не по зубам узкому, сиюминутному «реализму» и ограниченной идеологии: ведь она требует от произведения, чтобы оно было всего лишь ее иллюстрацией, а не созиданием, действием, озарением; о ней все известно заранее. Реалистические или идеологические произведения стремятся утвердить нас в жестко заданном мнении или поймать на крючок. Тщетно искать в произведениях защиту, иллюстрацию, демонстрацию того, что и так продемонстрировано и более в демонстрации не нуждается. Горизонт оказывается под самым носом, это тюрьма, пустыня, где нет места неожиданностям, а следовательно, и театру. Получается, что реализм ложен и ирреален, истинно же одно воображаемое. Живо только то произведение, которое поражает самого автора, которое вырывается у него из рук, которое приводит в замешательство и автора, и зрителя, ибо заставляет их противоречить самим себе. В противном случае подлинное искусство потеряло бы смысл, ибо зачем выдвигать идеи, которые выдвигаются и помимо него? Для меня творчество —это работа моей индивидуальной интуиции, абсолютно не зависящей от других людей: создавая свой мир, изобретая его, творец открывает его и для себя самого.