Провинциальный роман. Книжная девочка - страница 43
— Арина, мы добавим тебе еще рублей двести, займись нашей одеждой. Постирать. Погладить, а?
— Я не успеваю.
Это не было попыткой набить цену. Арина сознательно не оставила себе ни единой свободной минуты.
— А сколько ты зарабатываешь в гимназии, если не секрет?
— Восемьсот.
Речь, естественно, шла о рублях.
— И триста пятьдесят у нас. Негусто.
Арина промолчала. Пару месяцев назад она ухитрялась существовать на меньшую сумму (пенсия бабушки и время от времени выдаваемая на заводе зарплата). Вытирая тарелки и складывая их в шкаф, она смотрела на свои маленькие руки в зеленых хозяйственных перчатках до локтя.
— Конечно, мы тебя кормим. Но ты едок хреновый, скажем прямо. Мы с Людмилой Георгиевной покумекали, (муж называл свою половину по имени отчеству) хотим тебе предложить целый рабочий день. Скажем один выходной в неделю, понедельник, пойдет? С восьми до шести. Ты тогда сможешь заняться нашим шмотьем.
— Гардеробом.
Поправила завуч своего менее культурного супруга.
— И готовкой, и чем еще Людмила Георгиевна скажет. Она хочет, чтобы ты, как его?
— Вела дом.
— Да.
— Арина, нам очень нравится, как ты работаешь.
Людмила Георгиевна наклонилась и открыла один из шкафчиков под сиденьем углового дивана. Банки, выстроенные идеальными рядами, служили наглядным подтверждением ее слов.
— Дом очень изменился. Мы с Нафаней (семейное прозвище Виктора Ивановича) люди занятые. Гостей было стыдно пригласить. А к нам, сама знаешь, о-го-го какой народ заходит. А теперь совсем другое дело. Все на прислугу жалуются, а мы не нахвалимся. Ну, так как?
— Сколько?
Спросила Арина тихо и просто.
— Полторы… для начала. Мы не столица, чтобы валютой платить. Но обижать тебя не будем.
— Я подумаю.
— Да чего тут думать. Учителя в три раза меньше зарабатывают. И не платят им по полгода. Люди с высшим образованием, между прочим.
— Я тоже с высшим.
— Правда?
Заинтересовалась завуч.
— А что ты закончила?
— Филологический факультет нашего университета.
На одну секунду, всего на одну секунду, призадумалась решительно настроенная глава семьи и задала следующий вопрос.
— А как ты училась?
— Красный диплом.
— Вот и отлично, Нафаня, а ты спрашиваешь, кто может помогать тебе с бумагами! Человека более собранного и проверенного ты не найдешь.
Людмила Георгиевна, действительно неоднократно испытывала новую прислугу, оставляя на видных местах мелкие и крупные купюры, протягивая пятисотки со словами:
— Вот пятьдесят рублей, купи яйца.
И прочая и прочая. Хотя где-то на двадцатой попытке хозяйка угомонилась и успокоилась, уверовав в несомненную (какая невиданная редкость!) кристальную честность служанки.
— Нафаня!
— А почему бы и нет. Прибрать, перепечатать, ответить на письма. Этому легко научиться.
— Я умею. Работала делопроизводителем.
Семеновы радостно переглянулись.
— Значит решено. Посмотрим, как ты справишься с хозяином. Иногда, конечно, придется задержаться, не без этого. Но за дополнительную плату, разумеется.
Арина кивнула. Гладкий лоб, без челки, зализанные в хвост серые волосы, ни капли косметики. Серый джемпер, темные джинсы. Девушка, которая запросто сольется с пыльной штукатуркой
Гимназию пришлось оставить. В тех десяти классах, которые мыла Арина, быстро прочувствовали разницу. Пыль на подоконниках и в углах. А куда делась девушка, та что убиралась прежде? Такая невзрачная, худенькая серая мышка? Никто не знал…
Тайна сия великая есть. Людмила Георгиевна не афишировала в гимназии свое буржуазное поведение. Зачем голодных собак дразнить? На работу она ходила ради Идеи, зарплату тратила на кофе с коньяком в близлежащем кафе. Сеяние разумного, доброго и вечного отнимало у нее столько сил, столько сил. Высокая и крупногабаритная, с хорошо поставленным голосом прирожденного вождя и педагога, она обожала шелковые блузы, массивные брошки, золотые часы, шоколадные конфеты и салат оливье. Дети ее панически боялись. Коллеги, а что коллеги? Те же дети, только постарше. Людмила Георгиевна воспитывала и первых и вторых одинаково усердно. Длинные волосы выкрашены хной и уложены затейливой ракушкой, большие пальцы сжимают ручку (из самых дешевых, все равно пропадет). В голосе разумное сочетание кнута и пряника (тысяча к одному). Выщипанные брови, как две черные радуги выгибаются над необыкновенно синими озерами глаз. Директриса шагу ступить не могла без своей правой руки. Вдвоем они правили хилым, насквозь прогнившим судном, линчевали и протаскивали под килем нерадивых матросов, раз за разом благополучно прибывая в порт приписки (летние каникулы). Команда делилась на фанатов ремесла и прочий сброд. Последние преобладали. Однако и те и другие нуждались в розге. Единственное существо в поле зрения грозного завуча, которое делало свою работу без подстегивания и делало ее отменно, было распоследним человеком в табели о рангах — уборщицей. Приятно обрадованная чистотой своего кабинета (биологии), Людмила Георгиевна заинтересовалась исполнителем. Насквозь прозрачная молчунья ее удивила. Людмила Георгиевна навела справки. Парализованная бабушка, сама того не ведая, оказалась козырным тузом в картах Арины. Завуч десять лет!!! ухаживала за больной свекровью, и хорошо представляла, что должна чувствовать эта бледненькая девочка. К себе она заманила ее с единственной целью — подкормить. И не заметила, как привыкла, втянулась, полу привязалась даже. Тот факт, что существо оказалось неласковым и угрюмым, нисколько не портил удовольствия. Почему? А преобразившийся дом радовал глаз. На кухне в особом кувшине всегда имелась свежая кипяченая вода, в туалете бумага, разбросанные по углам книги сами собой оказывались на полках, возле телефона лежал блокнот для записи и ручка, которая могла быть использована по назначению, а не бесполезный (с закончившимся стержнем) кусок пластмассы. Мужу по утрам и вечерам подавалось лекарство и стакан воды — это самое лекарство запить. Хозяйский бульдог гулял дважды в день, а не раз в неделю. В уши ему капали, что положено. Бляшки на ошейнике сияли как ордена на генеральском мундире. Дочь (старая дева, кому нужно такое сокровище!) прекратила скандалы по поводу пропавших свитеров и колгот. Семья Семеновых расслабилась и, как ни странно, оценила усердие работницы.