Проводник в бездну - страница 59
— Рус!
Гриша застыл на месте, сердце вот-вот, кажется, лопнет.
— Убегайт? — наклонилось к мальчику обрюзгшее лицо, запахло колбасой.
— Что вы?.. Я грелся возле арб… Я замёрз…
Рыжий впервые за ночной переход рассвирепел.
Раньше он полумеханически и вяло толкал проводника палкой в спину, не торопясь, водил на «спрашивайт», пил шнапс, жевал колбасу и не очень точно переводил офицерские указания. А сейчас прямо-таки осатанел:
— Замйорз?.. Я тебье… дам замйорз… Мы аллес, все замйорз. Форвертс!
«Поверил! — обрадовался мальчишка. — Ничего, перехитрю я его во что бы то ни стало».
Переводчик же, немного успокоившись, опять на-чал потягивать из фляги шнапс, прерывисто дыша, как после быстрого бега. Солдаты потопали дальше молча, помаленьку и тяжело, случалось, конь захрапит, и ни с места. Тогда солдаты сбрасывали с арбы полотенца, пальто, костюмы, рассовывали по другим арбам. Но вот упал на колени передний битюг. Колонна остановилась. Громко зачавкали солдаты, она снова грызли сухари. У Гриши даже голова закружилась от этого чавканья: сегодня у него во рту не было и макового зёрнышка. Сколько раз поглядывал на солдат, сколько раз его рука готова была протянуться как у нищего. Но до боли, до крови закусывал он губу, отходил от арб.
Солдаты старались не замечать голодного проводника, отворачивались от него. Только один, тот, который иволгой любовался, не отворачивался от мальчишки. Ещё когда было светло, солдат украдкой постучал себя пальцем в грудь и тихонько сказал:
— Их габе… [18] малтшик… — И показал рукой низко от земли. И очень хотел, чтобы Гриша понял: он не такой, как весь этот грязный, вшивый сброд.
Чудеса! Гауптман кривится, глядя на проводника, рыжий переводчик толкает его в спину палкой, а этот так ласково смотрит… Вот и сейчас подошёл, шёпотом произнёс:
— Русиш — камрад [19].
Хотя в лесу стояла густая темнота, странный солдат оглянулся и положил в руку мальчика несколько галет.
— Кушай.
Гриша «кушал» жадно.
— Их бин Ганс [20], — шептал, тыча себя в грудь, немец. — Русиш — Иван, дойч — Ганс. Понимайт?
Почему же Гриша не понимает: по-русски — Иван, а по-немецки — Ганс.
— А меня Гришей звать.
— Вас? Вас?
— Их… бин Гриша.
— Оу! — Обрадовался немец, украдкой погладил худенькие плечи мальчика. — Харашьо… Гришья — харашьо. — Ганс снова коснулся Гришиного плеча и отошёл к своей арбе.
Задумался мальчишка. Откуда он взялся такой среди этих жадных, жестоких? Неужели у них нет своих детей, неужели никто, кроме Ганса, не мог дать ему жёсткую, невкусную галету? Хотелось подойти, расспросить Ганса. Но рыжий уже толкал палкой в спину. Арбу, значит, вытащили.
Заскрипели колёса, зафыркали битюги, ноги вновь принялись месить холодную кашу дороги — опять шли «форвертс». Но вперёд ли? Знает только Гриша. О, если бы об этом же знал гауптман, давно бы мальчишке лежать с простреленной грудью или головой!..
Солдаты, выполняя приказ гауптмана, не курили, не разговаривали.
— Скре-ке-ке-ке! — вдруг прозвучало в тишине.
Без команды остановились автоматчики, залязгали затворами. Фашисты озирались по сторонам.
— Скре-ке-ке-ке! — повторился зловещий крик ближе.
Солдаты онемели.
— Герр гауптман спрашивайт…
Палка больно упирается в спину.
— Шнель, шнель!
Гриша с переводчиком побежали рысцой к офицеру.
— Вас ист дас? [21] — прохрипел гауптман.
«Вот вы какие, вояки! Видать, хорошо вас там, на фронте, настращали, что теперь птицы испугались».
— Да это же сорока, — Гриша невольно усмехнулся, глядя на растерянные, сгорбатившиеся фигуры в ночной мгле, занявшие круговую оборону вокруг обоза.
Гауптман допытывался, что это за чудо такое — «зорока»? Проводник начал объяснять на пальцах, изображая полёт птицы. Уразумев, гауптман даже плюнул в сердцах.
— Форвертс! Вперьод!
Всё чаще грузли арбы в болоте. Всё чаще падали битюги, и их трудно было потом сдвинуть с места.
Устал и маленький проводник. Ноги задубели от холода, из них сочилась кровь. Остановились на очередной «спрашивайт».
Гриша ткнул в карту пальцем возле урочища Ца-ревого. На этот раз точнее, чем когда-нибудь. Урочище действительно близко, они почти вошли в него. Мигнул жёлтый глазок фонарика Курта, и проводник заметил — лицо гауптмана скособочилось.