Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время - страница 41

«Малиновский явился на конференцию с именем одного из очень видных работников легального движения, про которого немало говорили в меньшевистских кругах, считавших Малиновского своим. Я слышал, что меньшевик Шер называл даже Малиновского «русским Бебелем». Особенно большую популярность Малиновскому не только среди руководителей социал-демократической партии, но и среди широкой рабочей массы создало то, что он был секретарем одного из самых крупных профессиональных союзов, именно: союза металлистов. Выдвинуться среди этой профессии, насчитывавшей много вполне развитых рабочих, приобрести популярность на должности, требовавшей постоянного общения с массой, было нелегко, и потому авторитетность Малиновского казалась всем нам, участникам Пражской конференции, совершенно бесспорной. Когда Малиновский рассказал еще нам, что он сам постепенно, после самых серьезных размышлений и наблюдений переходил от меньшевизма к большевизму, что весной 1911-го года он из-за этого своего перехода имел самое резкое столкновение с виднейшими рабочими-меньшевиками, позвавшими его на одно из наиболее важных и ответственных меньшевистских совещаний, то авторитетность Малиновского еще больше поднялась в глазах всех конферентов…

Малиновский не мог бы пройти ни в ЦК, ни в Государственную думу от нашей партии, если бы не изобразил из себя горячего и убежденного большевика, «собственным опытом» изведавшего всю опасность ликвидаторства в своей долгой легальной работе»[225].

Сработали в конечном счете два фактора, определившие доверие делегатов к Малиновскому, — реальная его популярность, заслуженная прежде всего работой в Петербурге в 1906–1909 гг., и эволюция взглядов, о которой он заявил на конференции. Никто не мог предположить, что объяснение мотивов его перехода на сторону большевиков заранее отрепетировано под руководством опытного наставника из московской охранки. Но пригодилась и былая слава нефракционного социал-демократа, импонировавшая двум делегатам-плехановцам — Я.Д.Зевину и Д.М.Шварцману; Малиновский убеждал их не колебаться, но делал это, как пишет Зиновьев, «с большим тактом»[226].

В результате усилий Ленина изменился привычный облик Центрального Комитета, была отброшена традиция выбирать в ЦК только достаточно опытных партийцев-интеллигентов, главным образом, партийных публицистов. Г1а сей раз в ЦК избрали и таких «молодых, рядовых работников», которые, как самокритично выразился Орджоникидзе, «стояли ниже… Малиновского, по крайней мере, по выступлениям». Трое — Малиновский, Шварцман и кооптированный в ЦК заочно Белостоцкий — были рабочими. Когда Орджоникидзе усомнился в том, что сам он до-стоен «заседать наряду с Ильичом», Ленин нашел убедительный для него аргумент: «Вы думаете, что из интеллигенции выйдет толк? А поезжайте, соберите, каждый из вас, хотя бы по десятку рабочих, организуйте, и это будет большое дело». Членам ЦК надлежало, таким образом, быть прежде всего организаторами. Масштабы их деятельности после развала 1907–1911 гг., судя по изложению ленинской мысли в воспоминаниях Орджоникидзе, представлялись Ленину еще довольно скромными («по десятку рабочих»). Все, кроме будущего депутата Малиновского, должны были вести жизнь подпольщиков, профессиональных революционеров, не отступая от ленинской модели партии, — с поправками на «легальные возможности», о которых было сказано выше.

Выступая на заключительном заседании конференции, Ленин выразил радость в связи с тем, что рабочие, опекавшиеся раньше интеллигенцией, выросли и сумели взять партийную работу в свои руки[227]. У делегатов-рабочих эта откровенная лесть нашла благодарный отклик. Завершение конференции отметили пирушкой, делегаты усердно опорожняли бутылки; питерский делегат Залуцкий твердил, подвыпив, что он чистокровный пролетарий и не допустит интеллигенции издеваться над ним…[228].

Впервые собравшийся новый ЦК поручил Малиновскому вместе с Голощекиным и Орджоникидзе организовать возвращение делегатов в Россию. Лично ему было рекомендовано держаться до выборов в Думу «архиосторожно»