Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время - страница 48

.

Губернский избирательный съезд для выборов депутатов собрался 25 октября в зале Благородного собрания. Кадетам сообщили заблаговременно о сложившейся ситуации, они обещали голосовать за Малиновского. Правые выборщики, как и ожидалось, предложили Безлепкина, назывались и другие кандидатуры, но только Малиновский заявил «громко, на всю залу»: «По желанию социал-демократической партии я согласен баллотироваться». Активно противодействовали ему духовные лица: пытаясь повлиять на выборщиков — крестьян, они твердили, что голосовать за поляка и католика — грех. Голосовали трижды, и лишь после того, как Безлепкин, несмотря на возгласы справа — «просим, просим», окончательно снял свою кандидатуру, заявив об пом «тихим и колеблющимся голосом». Кандидатура Малиновского собрала необходимое количество голосов — 38 из 91[268].

Гак осуществилась мечта, которую давно лелеял Роман Малиновский. Своим избранием он был обязан в первую очередь авторитету РСДРП, от имени которой выступал. Именно РСДРП, ибо и мету пал он как сторонник единства обеих фракций, и не только большевики, но и меньшевики оказали ему содействие. Помогли и кадеты. Как и в других пяти губерниях, от которых в Думу прошли рабочие-большевики, решающую роль сыграли факторы общероссийского значения: рост активности радикального слоя рабочих, возрождение нелегальных партийных организаций (на фоне политической индифферентности большинства рабочих).

Собственно, выборы в IV Думу и выявили наличие этих «самочинных» организаций, ранее не имевших часто связи с партийными центрами[269]. К осени 1912 г. в Москве насчитывалось 40 социал-демократических ячеек и групп, объединявших 480 членов партии (в том числе 300 рабочих), в Московской окружной организации — соответственно 30 и 400[270]. «От исхода выборов зависит очень многое для строительства партии», — заключал Ленин[271].

Итоги подводили тогда же в департаменте полиции, после второй встречи Виссарионова с новым депутатом. И здесь пришли к выводу, что выборы пошли на пользу революционерам: «до этих выборов левые не являли еще той сорганизованности, какую они явили позднее», отмечал Джунковский[272]. Но избрание Малиновского, полагали будущие подчиненные Джунковского, перекрывает этот отрицательный результат.

13 ноября выборщик Ф.А.Балашов с гордостью сообщал товарищу в Петербург: «Вчера проводили к вам нашу силу в лице Малиновского»[273]. А десять лет спустя И.Н.Миритеев, вспоминая московские выборы, сокрушенно писал: Малиновский «был ничем иным, как марионеткой, которую дергали за нити царские жандармы, и лишь его искусство казаться безупречным, а может быть и внутренняя борьба, склонявшая его к искренности, ввела в заблуждение и ЦК и самого Ильича, доверявшего Малиновскому, а также и нас — выборщиков… Мы выбрали депутата-провокатора, потому что мы были членами партии и подчинялись ее директивам. Это были гримасы прошлого нелегального революционного движения, и они темным покрывалом закрывали все светлое и честное…»[274]. Объяснение не исчерпывающее, но более здравого о причинах возвышения Малиновского больше никто из современников-большевиков не сказал. Но и Миритеев не мог предвидеть, что «гримасы прошлого» получат трагическое продолжение, когда, подчиняясь директивам партии, большевики будут покорно уничтожать друг друга…

Человек свободен, когда ему не нужно выбирать. Свобода воли, вечно стоящая перед устрашающей необходимостью делать избрание навязанного со стороны и сверху, порабощала и угнетала человека.

Н. А. Бердяев

Сомнительно, чтобы Малиновскому когда-нибудь попадались на глаза строки поэтов «серебряного века», посвященные Петербургу: «Нет! Ты потонешь в тине черной, проклятый город, Божий враг!» (3.Гиппиус) — или: «Бессмысленный город, впутанный в дымы трубного леса» (В.Маяковский). «Рабочая интеллигенция» питалась другой духовной пищей. Но если бы Малиновский и прочитал эти стихи, они не нашли бы отклика в душе «слуги двух господ». Петербург по-прежнему притягивал Малиновского-революционера и Малиновского-провокатора. И не только хорошо знакомый ему «Питер», Петербург заводских окраин, но и глубоко чуждый поэтам официальный, казенный Санкт-Петербург, тот, говоря словами Александра Бенуа, «солдафон с палкой», каким он оставался «для прежней, большой, доброй, неряшливой России».