Прозрачная маска - страница 15

Сообщила ему, что остаюсь здесь несколько дольше, чем предполагала. Он кивнул, стараясь выжать из себя улыбку, и заказал еще вина. Выпил много, но алкоголь на него не действовал. Однако мне он уже не нравился. Слишком хорошо его узнала, и это убивало чувство, что я сделана из его ребра, — чувство, которое возникает при настоящей любви. Казалось, наоборот, что я родила его. Испытывала к нему какое-то нежное покровительство и никакого страха. Если не считать поцелуя в новогоднюю ночь, когда были наполнены бокалы, Румен не прикасался ко мне. В своем воображении я пережила все, что могло бы у нас с ним произойти, и теперь была спокойна и довольна. Ничто другое меня не связывало с этим мужчиной. Тогда я не знала, что все это от женской интуиции или, скорее, от моего непроявившегося инстинкта материнства…

«Ты слушай Старика и не ошибешься», — любил говорить своим коллегам полковник Дамян Генов, будучи еще капитаном. Его слушали, иногда ошибались, исправляли ошибки, если это было возможно, а если нет — мучились их последствиями, и неизвестно, стараясь отомстить ему или в знак благодарности, окрестили его Стариком. А ему тогда было только тридцать. Он был таким же маленьким и костлявым, как орех. Со временем менялся только цвет его волос, пока они не стали совершенно белыми.

О Старике было известно, что он любит чай, свою жену и море. Все знали, что девять месяцев в году он живет у себя на даче за городом и добирается туда и обратно на велосипеде. Не было тайной, конечно, и многое другое.

В кулуарах учреждения, например, его молодые подчиненные (родившиеся после коллективизации) спрашивали о своем седом, но очень красивом начальнике, помнит ли он Апрельское восстание или его воспоминания относятся к периоду после Освободительной войны. Эти молодые люди привыкли видеть в начальнике героя времен до Девятого сентября, думали, что полковник Генов был партизаном или солдатом интернациональной бригады, а он в те годы был обыкновенным сельским учителем истории, который неоднократно побывал в застенках полиции и был там бит. Арестовывали его, как правило, перед Двадцать четвертым мая. Как своего человека и постоянного клиента стражники сажали в камеру на южной стороне. Выпускали накануне праздника, и только после того, как он перед начальником тюрьмы и старостой произносил речь, которую должен был прочитать детям в день праздника. После очередного визита, когда он вернулся из полиции со сломанным ребром, ему предложили перейти на нелегальное положение. На это учитель ответил: борьбу нужно вести на всех фронтах — одни должны завоевывать победу с оружием в руках, другие — готовить к этому человеческие души, особенно молодое поколение. «Иначе, — говорил он, — наша победа не будет стоить и ломаного гроша, если мы не будем создавать основы будущего. Поэтому оставьте меня учителем».

Все, кто знает Старика, удивляются, как это он мог произнести такую длинную тираду. В действительности по натуре он был самый молчаливый человек из всех родившихся на свет. У него своя теория, которую он очень стеснительно, но вполне убежденно внушал коллегам. Он считал, что каждый человек за свою жизнь должен произнести определенное количество слов и каждое произнесенное сверх лимита слово приводит к заболеванию, а если начинает болтать слишком много — наступает смерть. Его подчиненные были приучены докладывать кратко и с выводами. По теории Старика, каждая фраза должна показывать глубокое и всестороннее знание дела. Это он всегда внушал своим оперативным работникам окружного управления. Случалось, приходил кто-нибудь из молодых на доклад, Старик слушал, считая суставы на пальцах, а в заключение говорил:

— Говоришь очень пространно.

Если молодой не понимал, следовало строгое, почти приказное предупреждение:

— Не укорачивай себе жизнь!

Новичок приходил в отчаяние, для приличия делал паузу, немного успокаивался и продолжал подготовленный доклад. Тогда Старик придвигался к отопительной батарее — у него был постоянный озноб, — закрывал глаза и своим негромким басом продолжал:

— Остановись, не укорачивай мне жизнь. Я уже старый человек.