Прозрение. Спроси себя - страница 40
— Я готов. Спрашивайте.
Вячеслав Александрович надеялся, что тактический путь установления контакта с Ярцевым — обращаться к добрым началам в душе человека — приведет к выявлению подробностей, которых нет в заявлении. Он снова вспомнил телеграмму Жбакова — свидетельство правдивости Ярцева, и спокойно спросил:
— Вы ничего не хотите добавить к заявлению?
— Нет… Пока нет.
— Ну и ладно. — Вячеслав Александрович не стал уточнять оговорку Ярцева. — Когда вы пошли в дом Крапивки, у вас не возникло опасения, что хозяева окажут сопротивление? Топор-то у них, во всяком случае, был. На что вы рассчитывали?
Дмитрий Николаевич покраснел. Вопрос адресован Проклову. О чем он тогда думал?
— Не знаю… Помню, кудлатый сказал: «У нас есть документ. Разрешено производить обыск».
— Вы видели документ?
— Нет. Поверил, что есть такая бумажка. Злость во мне кипела. Мать вспоминал.
— Вы знали, что у них есть револьвер?
— Нет. Видел, как кудлатый вынул из кармана пугач. Говорил, что купил мальчонке.
— Когда это было?
— На поминках. Когда водку пили. Взял я пугач, посмотрел. Щелк, щелк… игрушка!
— Почему убили отца Крапивки?
— Не знаю.
— Как это произошло?
— Я долго не мог открыть крышку сундука. Старик бросился на меня. Тогда хромоногий потащил его к печке. Старик вырвался, схватил кочергу, ударил хромого. Кудлатый стоял рядом со мной. Караулил, как бы я кубышку не унес. Хромоногий опять полез в драку. Старик отшвырнул его. Тогда кудлатый вынул из кармана кожанки револьвер и выстрелил. Убил старика. Я все еще возился с сундуком. Наконец отвалил крышку. Кудлатый подскочил, взял кубышку. А я — сапоги. Новые. Хромоногий повалил мать Крапивки. Заметил, у него был нож. Мать билась в истерике. Видно, он ранил ее и отбежал к окну. Кудлатый крикнул: «Ванька, добей ведьму!» Я испугался, бросил сапоги и попятился к двери. В этот момент увидел Федьку. Кудлатый кричал: «Добей!» Но я убежал. Что было дальше — не знаю. Когда добежал до шоссе, услыхал второй выстрел. Я не оглядывался — удирал. Вот так это запомнилось.
— Запомнилось или было? — спросил Вячеслав Александрович.
— Было! Поэтому и запомнилось.
Дмитрий Николаевич закурил.
— Теперь мысленно поставьте свой стул рядом с моим, — сказал Вячеслав Александрович. — И порассуждаем по поводу рассказа Ивана Проклова… Будем терпеливы и попытаемся установить адекватность услышанного с реальной ситуацией, происшедшей в Камышах. Скажите, какой бы вы сделали вывод? Вы, Ярцев!
Дмитрию Николаевичу показалось, что следователь готовит какую-то уловку, но ему чего-то не хватает для неожиданного эксперимента…
— Поняли вопрос?
— Да. Но позвольте заметить, в самом вопросе уже есть ответ…
— Любопытно. Поясните.
— Показания Проклова не подкреплены доказательствами. А вам они нужны.
— Очень, — спокойно подтвердил Вячеслав Александрович.
— Но это уже обвинение в адрес Ярцева. Что делать мне? Где добывать справки, факты, все, что называется вещественными доказательствами? Ваше право верить или не верить…
— Хорошо, что обострили разговор. Полезно! И мне и вам.
— Может, мне как заявителю — да! Но это моя временная визитная карточка. Будет другая… Я — обвиняемый. Какой же вывод я должен сделать?
— Помогите мне.
— Как?
— Об этом и разговор.
— Если вам мешает фамилия Ярцев, называйте меня Прокловым.
— Что изменится?
— Вам решать, Вячеслав Александрович. Только Проклов стал бы говорить то же самое. Он другого не знает. Другого не было. Разница в одном, самом существенном: Ярцев осуждает себя. А вот Проклов, честно говоря… Затрудняюсь ответить.
Вячеслав Александрович внимательно выслушивал возражения Ярцева и сдержанно задавал наводящие вопросы, не вступая с ним в спор. Он запомнил одну подробность, которая возникла внезапно. Ярцев, не отвергая заявления, почему-то хочет приблизить момент вручения ему обвинительного заключения. Почему?
Дмитрий Николаевич уставился на обложку синей папки. Надпись «Проклов» назойливо лезла в глаза. И вдруг, преодолев мучительный рубеж покорности, он категорично произнес:
— Я хочу внести дополнение к своему заявлению.
— Пожалуйста. Вот бумага, пишите.