Прямо и наискосок - страница 18
Он стоял впереди мотора, еще задолго до приближения грузовика вытянув руку. А машина приближалась. Уж заплясали радужные осколки лучиков вокруг фар и монотонный рокот мотора пробился сквозь рваный, болезненный стон ветра, когда Андрей понял, грузовик не только не желает погасить скорость, но, и не намерен отворачивать. Когда прострелила мысль, что машина неизбежно наезжает на волгу, Андрей визгливо выкрикнул: «Сука!» – и люто бросился с дороги. Он и звука никакого не услышал, только взорвался в теле удар, словно лопнул гигантский пузырь, внутри которого он находился, и тело, наполненное пружинистым испугом, выплеснулось в белую пустоту.
Как ни странно, первое, что увидел очнувшись, было лежащее прямо на лице бездонное, исключительно ясное небо, с разбросанными невпопад нежно-переливающимися звездами. Когда в тело вкрадчиво и напористо проник звенящий жар боли, небо растворилось и хлынул кипящий поток сознания.
– Андрюха, ты живой! Я знаю, ты живой! – услышал он плачущее, насмерть перепуганное бормотание Пети.
Румянцев помотал головой, почувствовал, как в шею набился сухой, шершавый снег. Приподнял голову. За руки его потянули Юля с Петей. Оперся на ноги и вскрикнул от удара резкой боли. Кое-как его всунули в машину. И здесь подъехал еще один автомобиль.
Случилось следующее. Шофер грузовика успел таки отвернуть, и шибанул волгу вскользь. От удара легковушка скакнула вперед и достала боком Румянцева. Грузовик снесло с дороги и перевернуло. Петя и Юля отделались испугом. Быстро оклемавшись, бросились искать Андрея. Сперва нашли шапку, не скоро самого – его швырнуло в степь.
С подъехавшим вскоре на жигулях водителем Петя полез доставать шофера грузовика. Тот оказался вдребезги пьян – ошарашено лупил глаза и бормотал невнятное – и абсолютно невредим. Самое жуткое, с ним в машине находились двое детишек. К счастью, они не пострадали.
Максим, водитель жигулей, здорово помог. Отвез всех в поселение, к счастью не так далеко расположенное. Взял на себя изрядные хлопоты.
С Румянцевым особенного ничего не случилось, кости были целы. Ограничилось ушибами, пусть и порядочными. Назначили двухнедельное лечение, но на третий день Андрей сбежал. Ходить было больно, по большей части лежал в гостинице. Юля носилась с устройством собственности, задок разворотило полностью, с ГАИ. Содействовал все тот же Максим, он часто заезжал в гостиницу, они с Юлей продолжительно отлучались, чем до крайности изводили Петю: «Четыре часа в гаи, за это время я и родить могу».
«Чтоб вы пропали с вашими любовями», – раздражался Андрей. Нелепая бездеятельность и тягость для окружающих угнетала. Еще через неделю улетели восвояси. Машину пока пристроил Максим.
Увидев раненого, Светлана даже встревожиться не затруднилась.
– Мне сон приснился, – вожделенно объявила она, выслушав предварительный отчет. – Но там тебя до смерти калечат. Надо же!
«Виноват», – негодовал Андрей, и Светлана удивлялась:
– Цел же! Что еще?!
Пошли тухлые, последовательные будни. Нога беспощадно болела, но Андрей долго не шел в больницу, томимый великим нежеланием попасть в стационар. Когда приспичило и все-таки решился, врач, пожилой, похожий на замерзшего воробья еврей, зловеще намекнул:
– Нерв перебит.
Можно ли его восстановить или заменить, не сообщил.
Впрочем, на капитальное лечение в больнице не настаивали. Назначили терпимые процедуры. Но посещение стоянки, тем более частое, само собой исключалось. Андрей почувствовал знакомый привкус хандры.
Помимо того, Петя окончательно потерял голову и ничего кроме «сказки» перед собой не видел. Он начал тратить несусветные суммы (укатил, к примеру, с Юлей на неделю в Сочи), принялся обедать в ресторанах. И без того утлая казна опустела. На выволочки Андрея Петька испуганно хлопал глазами и просил ссуды под какие-то гротесковые гарантии.
Уж нечем стало платить сторожам, молодые ребята ушли. Наняли каких-то забубенных стариков, которые, увидев невнимание со стороны хозяев, попросту опускали плату с клиентов в свой карман. Налоги платить стало нечем. Когда Андрей несколько оправился и попытался что-то восстановить, процесс оказался необратимым.