Пржевальский - страница 25
Наряду с этим Пржевальский отмечал большое доверие, которое питали к русским и к России народы Центральной Азии: «При всех четырех здесь путешествиях мне постоянно приходилось быть свидетелем большой симпатии и уважения, какими пользуется имя русское среди туземцев».
В 1851 году Энгельс указывал, что «Россия действительно играет «прогрессивную роль по отношению к Востоку», что «господство России играет цивилизующую роль для Черного и Каспийского морей и Центральной Азии».[17]
В это время Россия овладевала новыми обширными территориями на азиатском материке. В 1848–1850 годах адмирал Невельской, открыв, что устье Амура судоходно, и оценив то значение, которое должен был иметь для России обильный природными богатствами край, связанный обширной речной системой с Тихим океаном, поднял над Приамурьем русский флаг. В 1858 году генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьев-Амурский заключил в городе Айгуне с местными китайскими властями договор, по которому Приамурский и Уссурийский края были признаны русскими владениями. Пекинский русско-китайский договор 1860 года подтвердил условия Айгунского договора.
К началу семидесятых годов XIX века русские владения в Средней Азии распространились до границ китайского Восточного Туркестана. Все более оживленными становились экономические связи России с ее новыми территориями в Средней Азии, с полузависимыми и независимыми среднеазиатскими ханствами (Бухарой, Хивой, Кокандом), с Китаем, в частности — с его центральноазиатскими областями.
Политическое положение и географические границы, достигнутые Россией в Азии к пятидесятым-шестидесятым годам XIX века, расцвет русской культуры, в частности — русской географической науки в это время, впервые создали необходимые политические, культурные и технические условия для научного исследования Центральной Азии. Лишь после того, как Россия завязала постоянные торговые, дипломатические и культурные сношения с Китаем и вошла в непосредственное соприкосновение с центральноазиатскими областями Китайской империи, — только с этого времени русские, первыми из европейцев, смогли приступить к систематическому изучению этих ранее недоступных и неведомых стран.
Начавшимся в XIX веке научным экспедициям во внутренние области азиатского материка предшествовало множество путешествий отважных русских пионеров, проникавших вглубь Центральной Азии с XVI столетия. Однако до путешествий Пржевальского, говоря словами П. П. Семенова, «открыта для нас в Застенной империи[18] была только проложенная вековыми торговыми сношениями большая дорога из Кяхты на Ургу в Калган. Затем немногие путешественники, да и то при весьма неблагоприятных для научных исследований условиях, пробирались в города, недалеко отстоящие от русских границ, как например Кашгар, Кульджу, Кобдо, Улясутай, на озеро Коссогол».
Тибет оставался далеко к югу от крайних южных точек, которых достигали до путешествий Пржевальского русские исследователи, проникавшие вглубь Восточного Туркестана и Монголии. Из немногочисленных же западноевропейских путешественников, которые углублялись во Внутреннюю Азию, одни, отправлявшиеся из Индии, не смогли продвинуться севернее Южного Тибета, другие же, хотя и пересекли Северный Тибет, но не оставили подробного географического описания своего пути.[19]
Таким образом, Северный Тибет до экспедиций Пржевальского представлял собою, по выражению самого путешественника «полнейшую terra incognita[20], в деталях топографии менее известную, чем видимая поверхность спутника нашей планеты».
Так же и обширные пустыни Монголии до экспедиций Пржевальского, как писал П. П. Семенов, «с научной точки зрения представляли еще совершенную terra incognita».
Открыть для науки эти неведомые страны представляло интереснейшую исследовательскую задачу.
Физические препятствия, встающие перед путешественником на пути в Тибет и вглубь пустынь Монголии и Восточного Туркестана, принадлежат к числу наиболее труднопреодолимых на земном шаре.
К физическим препятствиям присоединялись и политические. Наибольшие физические и политические трудности представляло проникновение в Тибет.